Высоцкий Владимир (119)

Валерий Золотухин

Дорогой товарищ наш, дорогой Володя. Мне выпала горькая участь сказать слова прощания от лица твоих товарищей, от лица театра, артистов, постановочной части, от лица всего коллектива.

С первого твоего появления на этой сцене, с первых шагов на этих подмостках до последнего слова твоих сочинений мы, твои товарищи по театру, с любовью, восторгом, любопытством, болью и надеждой наблюдали за твоей азартной траекторией. Ты был душой нашей, ты есть счастливая частица наших биографий, биографий всех тех людей, которые хоть на малое время сталкивались с тобой в работе. Ты стал биографией времени.

Мы бесконечно скорбим об утрате тебя. Мы донесем детям своим, внукам благодарение за то, что нам выпала счастливая доля работать с тобой, видеть тебя живого. Для твоих многочисленных партнеров ты был братом, братом любимым, потому что в глазах твоих всегда было желание удачи и добра другому. Жизнь, которую суждено прожить театру на таганке без тебя, мы, твои товарищи, постараемся прожить с такой ответственностью к России, к слову, делу, которая была свойственна лучшим, праведнейшим сынам нашего отечества, одним из которых безусловно, являешься ты, наш друг.

Ты как будто предчувствовал свою кончину, когда написал свои предсмертные стихи, в которых звучали такие слова:

«Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,

Мне есть чем оправдаться перед ним».

Дорогая Нина Максимовна, дорогой Семен Владимирович, Марина, уважаемые родственники, близкие Володи! Театр бесконечно скорбит, и не только театр, — здесь такое удивительное количество народа бесконечно скорбит о кончине нашего гениального сына, нашего замечательного товарища!

Вечная память!

Григорий Чухрай

Не стало Владимира Высоцкого, артиста, поэта. И десятки тысяч людей сейчас толпятся на улице. Десятки тысяч людей хотели и не сумели придти сюда, чтобы поклониться ему. Значит, он был нужен им, такова их любовь и благодарность за то, что он сделал для них.

Бывают артисты любимые — он был своим, он был нужен миллионам людей нашей страны, потому что в том, что он делал, было так много души, так много правды, так много хорошей злости. Хорошей злости. Он был злобным, он был злым. Он был непримиримым к тунеядцам, трусам, негодяям. И он любил народ, служил ему и потому так отозвалось сердце народа на эту тяжелую утрату.

Сегодня он лежит на этой сцене, на которой сыграны такие прекрасные роли. Они останутся в нас, они не уйдут вместе с ним. Его песни тоже не затихнут, они принадлежат народу. Думая сегодня о Владимире Высоцком, о нашем коллеге, об артисте, о поэте, я думаю, как же нужна наша работа людям, но настоящая, идущая от сердца. Да, он не щадил своего сердца, он жил в разнос. Его бешеный темперамент подгонял его жизнь, а он, когда особенно было тяжело, просил, кричал: «Помедленнее, чуть помедленнее!» Но, видимо, помедленнее он не мог, таков был норов, такова была личность.

И вот сердце разорвалось, и его нет с нами. Горько всем нам. Мои товарищи, кинематографисты, просили низко кланяться тебе, Володя, за все, что ты сделал; не только за фильмы, которые остались для нас дорогими, прелестными бриллиантами с твоими прекрастными ролями. Не только за это. За то, что ты был таким низкий тебе поклон.

Никита Михалков

Уста говорят от избытка сердца, но бывают минуты, когда от избытка сердца лучше молчать. Но так уж заведено, что самые разные люди, провожая в последний путь человека, говорили о нем прекрасные слова, наверное пытаясь этим восполнить то, что не удалось, не смогли или не захотели дать ему при жизни. Но слова остаются, в общем, словами, поэтому в эти минуты чрезвычайно трудно говорить любому.

Умер Народный артист Советского Союза.

В самом истинном смысле этого слова. Потому что его знали все, многие любили, многие его не любили. Но и те, кто его любил, знали, за что его любят, и те, кто его не любил, знали, за что его не любят. Потому что он был ясен, конкретен, чрезвычайно талантлив. Для нас это был просто Володя, для кого-то он был Владимир Высоцкий, для кого-то Владимир Семенович Высоцкий. Но для всех это был человек чрезвычайно близкий. Близкий. Просто близкий.

Герцен сказал, что человек, поступки и помыслы которого не в нем самом, а где-нибудь вне его, тот раб при все храбростях своих. Володя был всегда человеком, поступки которого были внутри его, а не снаружи. И он всегда был человеком живым. Для нас он всегда живым и останется.

Венок поэту (Булат Окуджава)

Сейчас говорить об этом очень трудно. Когда-нибудь мы скажем об этом обстоятельно и, может быть, столь пронзительно, сколь пронзительна и его работа.

Эта работа — не просто сочетание удачных стихов с удачным музыкальным обрамлением, эта работа — очень значительное явление искусства.

Неправда, будто его творчество столь просто, что всеми (!) воспринимается абсолютно и с любовью.

Он не кумир людей с низким уровнем, им не восторгаются приверженцы эстрадной пошлятины, он раздражает умных ортодоксов и шокирует ханжей.

Он истинный поэт, и его широкое и звонкое призвание — лучшее оружие в борьбе с возбужденным невежеством, с ложью и так называемой «массовой культурой».

Совсем недавно мы повстречались на Садовом кольце. Он ехал от Таганки к Курскому. Для меня он живой.

Юрий Трифонов

Умер Владимир Высоцкий. Прекрасный артист, оригинальный поэт и замечательный любимый народом певец.

Как щедро одарила его природа! И как нещедро, жесточайше скупо отпустила ему дней на земле!

В музыку нашей жизни 60–70 гг. он внес ноту высокой проникновенности, силы, жизнелюбия. Он пропел много печального о времени и о себе, и он же наградил нас — тех, кто с любовью собирал его записи, кто пел вместе с ним его песни, кто их слышал случайно из распахнутых окон — награждал нас подлинной поэзией, страстью и мужеством, необходимым для жизни.

Он был поэтом легендарного темперамента, и он ушел — не расстратив его, не исчерпав себя, не изменив своему делу.

Белла Ахмадулина

Жизнь художника исчисляется не очевидной длиной, но обьемом значения. Ее скоропалительная напряженность отнимает у друзей и современников житейское блаженство встреч, созерцание милого земного соседства, но прибавляет дорогому образу и образу таланта вообще черту исключительной драгоценности, беззащитной и родимой непрочности.

Безмерность печали, наше обожание артиста, осуществившего свою жизнь не как вялую длительность, а как сильный поступок плодородного и расточительного сердца.

Дар Высоцкого — дар нам, и мы приняли его с благодарностью и наслаждением, не обделив людей следующего времени, которым предстоит получать этот долгий подарок, этот привет от наших дней.

Владимир Семенович Высоцкий (25.01.1938 — 25.07.1980)

Умер художник большого таланта и удивительного творческого диапазона. В сорок два года его жизни вместились сцена, поэзия, музыка, кино.

Он жил ярко и стремительно. Но быстроте его была чужда торопливость. Это была уверенность мастера и, может быть, предчуствие художника, что времени мало.

Поэтому он так много успел.

В театре на Таганке созрело и засверкало неповторимыми гранями актерское дарование Владимира Высоцкого. Заглавные роли в «Галилее» и «Гамлете», Свидригайлов в «Преступлении и наказании» были вершинами его сценической деятельности, и то же время его счастливыми свидетельствами могучего самобытного таланта.

Его многочисленные работы в кино отмечены искренностью, естественностью, глубоким постижением человеческой души. Но даже для тех, кто знал и ценил талант Высоцкого, стала откровением его последняя роль в «Маленьких трагедиях». Возможно, его столь внезапно прервавшаяся работа над новым фильмом раскрыла бы нам талант Высоцкого как режиссера-постановщика. К несчастью, никому знать больше этого не дано.

Мир песен Владимира Высоцкого — явление неповторимое. Буйство красок непостижимо. Гордый гражданин, тонкий лирик, бесшабашный весельчак, язвительный сатирик, благодарный наследник воинов великой отечественной войны — таким предстает перед нами этот необыкновенный певец и поэт.

Он служил искусству верно и самозабвенно. Ему был дан великий дар не щадить себя. Самоотверженность была естественным проявлением и его принципиальности, и его доброты. Горько сознавать, что человек столь щедрого сердца скончался от острой сердечной недостаточности.

Если бы каждый, кто любил Владимира Высоцкого, мог отдать ему по часу своей жизни, он жил бы столетия.

Если бы…

Личность, судьба, песни (Юлий Ким)

Один знакомый мне говорил: «Заладили: „бард, бард" — во-первых, это был замечательный актер».

Другой мне сказал: «Музыка у него, по-моему, не очень, а вот стихи — это да. Хороший поэт».

Ю.И. Любимов, открывая панихиду, начал так: «Есть такое слово бард». Конечно, он прав. Во-первых, все-таки бард.

Хотя и это для Высоцкого тесно. Да и вообще, привычные определения — талантливый, выдающийся, художник, мастер — никак не сливаются с его именем.

Я бы сказал: Высоцкий — это явление.

Его личность, его судьба, его песни — единое целое, у которого было свое художественное назначение: выразить сегодняшнее состояние русского (российского) национального духа. В этом вижу я причины неслыханной — и естественной, не нуждающейся ни в какой рекламе — популярности Высоцкого, популярности повсеместной, во всех кругах и сферах. В этом я и вижу залог его бессмертия.

Не скажу: весь русский человек выразился в Высоцком, а скажу так: он, этот суммарный русский человек, тоскует, хохочет, отчаивается, ерничает, рискует головой, гуляет безоглядно, яростен, бескомпромиссен, свободолюбив — по Высоцкому.

Грустит, утешает, молится, улыбается — по Окуджаве.

Надеется — по ним обоим.

Я заметил: Высоцкий не любит безысходности. У него волк «Рвался из сил, изо всех сухожилий», за флажки, через запрет, и вырвался, сбежал. Нелегкая и кривая гнались — гнались — и не догнали, сгинули. Кони летели, сломя голову к роковому обрыву, у самого края встали, спаслись.

Но если даже и безысходность, — то уж такая сила, что не верится, что так зря и пропадет.

Главное орудие Высоцкого — голос. Стихи, музыка, гитара — само собой, но главное — голос, невероятный, неповторимый, незабываемый.

Как он поет: «…А под горою ви-и-ишня…» Как он тянет это «И — и-и». Или «Нехотя и плавно…» У него звучит: «Плллавннно…» Он поет согласные звуки как гласные.

Или «Идет охота на волков, идет охота!» В третьем куплете он повторяет «Идет охота» так, что это уже и никакая не охота, а избиение младенцев, еврейский погром, тупой садизм, гнустность.

Великое дело — техника: сохранила нам его голос. Кино, конечно, тоже, но если бы, если бы, если бы кино успело, догадалось, сообразило снять его концерт!

Не догадалось. Не успело. Джо Дассену легче.

Он не вернулся из боя (Юрий Визбор)

Владимир Высоцкий был одинок. Более одинок, чем многие себе представляли. У него был один друг — от студенческой скамьи до последних дней. О существовании этой верной дружбы не имели понятия многочисленные «друзья», число которых сейчас, поссле смерти поэта, невероятно возросло.

Откуда взялся этот хриплый рык? Эта луженая глотка, которая была способна петь согласные? Откуда пришло ощущение трагизма в любой, даже самой пустяковой песне? Это пришло от силы. От московских дворов, где сначала почиталась сила, потом — все остальное. От детства, в котором были ордера на сандалии, хилые школьные винегреты, бублики на «шарап», драки за штабелями дров. Волна инфантилизма, захлестнувшая свое время все песенное творчество, никак не коснулась его. Он был рожден от силы, страсти его были недвусмысленны, крик нескончаем. Он был отвратителен эстетам, выдававшим за правду милые картинки сочиненной ими жизни. Помните: «А парень с милой девушкой на лавочке прощается». Высоцкий: «Сегодня я с большой охотою распоряжусь своей субботою». Вспомните дебильное: «Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить…». Высоцкий: «…А мне плевать, мне очень хочется!» Он их шокировал и формой, и содержанием. А больше всего он был ненавистен эстетам за то, что пытался говорить правду, ту самую правду, мимо которой они проезжали в такси или торопливым шагом огибали ее по тротуарам. Это была не всеобщая картина жизни, но этот кусок был правдив. Это была правда его, Владимира Высоцкого, и он искрикивал ее в своих песнях, потому что правда эта была невесела. Владимир Высоцкий страшно спешил. Как будто предчувствуя свою короткую жизнь, он непрерывно сочинял, успев написать что-то около шестисот песен. Его редко занимала конструкция, на его ногах скорохода не висели пудовые ядра формы, часто он только намечал тему и стремглав летел к следующей. Много росказней ходит о его запоях. Однако мало кто знает, что он был рабом поэтических «запоев» — по три — четыре дня, запершись в своей комнате, он писал, как одержимый, почти не делая перерывов в сочинительстве. Он был во всем сторонником силы — ине только душевной — поэтической, но и обыкновенной, физической, которая не раз его выручала и в тонком деле поэзии. В век, когда песни пишутся «индустриальным» способом: текст — поэт, музыку — композитор, аранжировку аранжировщик, пение — певец, Владимир Высоцкий создал совершенно неповторимый стиль личности, имя которому — он сам, и где равно и неразрывно присутствовали голос, гитара, стихи. Каждый из компонентов имел свои недостатки, но слившись вместе, как три кварка в атомном ядре, они сделали этот стиль совершенно неразрывным, уникальным, многочисленные эпигоны Высоцкого постоянно терпели крах на этом пути. Их голоса выглядели просто голосами блатняг, их правда была всего лишь пасквилем.

Однажды случилось страшное: искусство, предназначенное для отечественного уха, неожиданно приобрело валютное поблескивание. Однако здесь, как мне кажется, успех меньше сопутствовал автору, артисту. Профессиональные французские ансамбли никак не могли конкурировать с безграмотной гитарой мастера, которая то паузой, то одинокой семикопеечной струной, а чаще всего неистовым боем сообщала нечто такое, чего никак не могли выговорить лакированные зарубежные барабаны.

Владимир Высоцкий испытывал в своем творчестве немало колебаний, но колебаний своих собственных, рожденных внутри себя. Залетные ветры никак не гнули этот крепкий побег отечественного искусства. Ничьим влияниям со стороны, кроме влияния времени, он не подвергался и не уподоблялся иным бардам, распродавшим чужое горе и ходившим в ворованном терновом венце. У Высоцкого было много своих тем, море тем, он мучился скорее от трудностей изобилия, чем от модного, как бессоница, бестемья. Ему адски мешала невиданная популярность, которой он когда-то, на заре концертирования, страстно и ревниво добивался, от которой всю остальную жизнь страдал. Случилось удивительное: многие актеры, поэты, певцы чуть не ежедневно совавшие свои лица в коробку телевизионного приемника — признанного распространителя моды — ни по каким статьям и близко не могли пододвинуться в популярности к артисту, не имеющему никаких званий, к певцу, издавшему гибкую пластинку, к поэту, ни разу (насколько я знаю) не печатавшему свои стихи в журналах, к киноактеру, снявшемуся в не лучших лентах. Популярность его песен (да простят мне мои выдающиеся коллеги) не знала равенства. Легенды, рассказываемые о нем, были полны чудовищного вранья в духе «романов» пересыльных тюрем. В последние годы Высоцкий просто скрывался, репертуарный сборник театра на Таганке, в котором печатаются телефоны всей труппы, не печатал его домашнего телефона. Он как-то жаловался мне, что во время концертов в Одессе он не мог жить в гостинице, а тайно прятался у знакомых артистов в задней комнате временного цирка Шапито. О нем любили говорить так, как в наше время любят говорить о предметах чрезвычайно далеких, выдавая их за легко достижимые. Тысячи полузнакомых и незнакомых называли его Володей. В этом смысле он пал жертвой собственного успеха.

Владимир Высоцкий всю жизнь боролся с чиновниками, которым его творчество никак не представлялось творчеством, и которые видели в нем все, что хотели видеть — блатнягу, пьяницу, истерика, искателя дешевой популярности, кумира пивных и подворотен. Пошляки и бездарности вроде Кобзева или Фирсова издавали сборники и демонстрировали в многотысячных тиражах свою дешевую пустоту, и каждый раз их лишь легко журили литературоведческие страницы, и дело шло дальше. В то же время, все, что писал и делал Высоцкий, рассматривалось под сильнейшей лупой. Его неудачи в искусстве были почти заранее запрограммированы регулярной нечистой подтасовкой — но не относительно тонкостей той или иной роли, а по вопросу вообще участия Высоцкого в той или иной картине. В итоге на старт он выходдил совершенно обессиленный.

В песнях у него не было ограничений, — слава богу, магнитная пленка есть в свободной продаже. Он кричал свою спешную поэзию, и этот магнитофонный крик висел над всей страной — «От Москвы до самых до окраин». За его силу, за его правду ему прощалось все. Его песни были народными, и сам он был народным артистом, и для доказательства этого ему не нужно было предьявлять удостоверения.

Он предчувствовал свою смерть и много писал о ней. Она представлялась ему насильственной. Вышло иначе: его длинное сорокадвухлетнее самоубийство стало оборотной стороной медали — его яростного желания жить.

Что же до того, что Владимир Семенович Высоцкий всячески отмежевывался от движения самодеятельной песни, то, как мне кажется, и говорить об этом не стоит. Он сам за себя расплачивался и сам свое получал. Просто это было его личное дело.

Будущее Владимира Высоцкого (Юрий Андреев)

С полной отчетливостью я вижу будущее Владимира Высоцкого.

Сейчас и в ближайшее время станет нарастать волна несколько сенсационного интереса к его творчеству, вплоть до того, что один за другим начнут появляться его новые диски, изданные фирмой «Мелодия». И постоянно — там и сям будут звучать его произведения: со сцены, с эстрады, по радио, голубого экрана и т. д.

Затем, когда в нашей стране неизбежно произойдет то, что на языке официальных документов называется «упорядочение механизма хозяйствования», интерес к его творчеству несколько упадет, — а что, собственно говоря, особенного, будут спрашивать, — в его совершенно естественных нормальных речениях гражданина, да еще не всегда композиционно отшлифованных, да еще чреватых огрехами (например, «Борис Буткеев, Краснодар, проводит апперкот» — далее: «…Но он пролез, он сибиряк…»)?

А уж потом, когда отойдут на задний план и рассеются, как туман проходит, факты времени, тогда станут проясняться, вырисовываться в полный ростреальные размеры этого громадного явления нашей национальной культуры, и возникнет некто, кто без тени сомнения скажет: «Да ведь это гениальный человек! Он ведь ростом с Есенина, однако похож, как все неповторимые люди, только на самого себя!». И все увидят, что это действительно так, ибо «Большое видится на расстоянии».

Все мы, кто знал и любил Владимира, еще задолго до его всесюзной и кругосветной известности, будем исходить из критериев именно этой будущей поры. Мы не станем особенно реагировать на издержки ни сенсационности, ни обыденности, но будем исподволь проявлять, укрупнять именно те черты его творческого облика, которые и соответствуют реальной роли этого человека.

Народный тип таланта (Новелла Матвеева)

К сожалению моему, я не была лично знакома с Владимиром Высоцким. Но известие о его кончине меня поразило, может быть так, как будто я лично его знала, и в то же время стало особенно грустно, что теперь личная встреча исключена. По-моему, в лице Владимира Высоцкого мы потеряли самого популярного менестреля нашего времени и нашей страны. Его сатирические песни проникали до тех слоев общества, которые, казалось, все еще не интересуются искусством, искусством вообще, а тем более таким — пока не до всех доходящим — как авторская песня в авторском исполнении. Я не видела, кажется, ни возраста, ни общественного слоя, равнодушного песням Высоцкого. Это ли не народный тип таланта?!

Это народность, я бы сказала, не архаическая, не такого характера, как мы привыкли за народностью закреплять. Мы чего греха таить — все-таки привыкли связывать народность в искусстве с кренделем, а вокруг этой народной плавности — чечетка, да присядка, да все это сверху пересыпается треньканьм, да повизгиванием, да глупыми прибаутками… Так вот: я считаю, что все это давно не относится ни к народности, ни к настоящему патриотизму. Владимир Высоцкий создал как бы новый лубок, а лубок, как известно, часто бывает сатиричесон редко умилял и умилялся, — чаще порицал и высмеивал. Владимир Высоцкий вдохнул в народное направление песни столько энергии, столько новизны, что мы, пожалуй, можем и не узнать народную песню в столь разительно преображенном виде. Тем более, что песня эта — больше городская и притом остросовременная. Да, и все-таки это песня народная, потому что она для всех слоев, потому что она пригодилась народу, который и сам ведь давно и неузнаваемо преобразился — образовался, осовременился.

Жалею, что не видела театральных постановок с участием Высоцкого, до меня доходили лишь слухи: он сыграл там-то и того-то… В газетах и журналах видела снимки, где он на сцене, в какой-нибудь роли… И только. А жаль, что узнать больше о Высоцком театра мне не удалось. Ведь несомненно и то, что его песня была неразрывно связана с его толкованием ролей…

Утешает и радует то, что песня его не исчезнет с ним, что так я надеюсь — будут и сборники, и пластинки, а, значит, и сам он не исчез. В чем же человек выражается, проявляется больше, чем в песне, в своей песне?!