- 100764 Просмотра
- Обсудить
ЗИГМУНД ФРЕЙД ТОЛКОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ
ФИЛОСОФИЯ \ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА \ ПСИХОЛОГИЯ \
РИТОРИКА \ КРАСНОРЕЧИЕ \ РИТОРИЧЕСКИЙ \ ОРАТОР \ ОРАТОРСКИЙ \
РИТОРИКА \ КРАСНОРЕЧИЕ \ РИТОРИЧЕСКИЙ \ ОРАТОР \ ОРАТОРСКИЙ \
III. В настоящем примере я имею возможность застигнуть сновидение на том, как оно умышленно фабрикует абсурдность, к наличию которой материал не дает ни малейшего повода. Пример этот относится к сновидению, внушенному мне встречей с графом Туном во время моей вакационной поездки.
«Я еду на извозчике и велю ему ехать на вокзал. „По железнодорожному пути я, конечно, с вами не поеду", – говорю я в ответ на его замечание, что он устал; при этом, однако, мне кажется, будто я проехал с ним часть пути, по которому едут обычно в поезде».
Относительно этой запутанной и нелепой истории анализ дает следующее разъяснение. В тот день я нанял извозчика, который должен был отвезти меня на одну из отдаленных улиц Дорнбаха. Он, однако, дороги не знал, но мне этого не сказал; наконец я это заметил и показал ему дорогу, причем не удержался от нескольких иронических замечаний по его адресу. От этого кучера одна нить мыслей отходит к аристократии, но этого я коснусь ниже. Пока же ограничусь указанием на то, что нам, буржуазному плебсу, аристократия часто бросается в глаза тем, что она охотно занимает место «кучера». Граф Тун тоже ведь правит государственной колесницей Австрии. Следующая фраза в сновидении относится к моему брату, которого я отождествляю таким образом с извозчиком. Я отказался поехать с ним вместе в этом году в Италию («по железнодорожному пути я с вами не поеду»); этот отказ был вызван его вечными жалобами на то, что он, путешествуя со мной, устает (это вошло в сновидение в неизмененном виде), так как я нигде не живу подолгу. В день моего отъезда брат проводил меня до вокзала, но по дороге (мы отправились на вокзал на трамвае) слез, чтобы направиться прямо в Пукерсдорф. Я сказал ему, что он может проехать со мной еще немного и поехать в Пукерсдорф не на трамвае, а по Западной железной дороге. Это отразилось в сновидении таким образом, что я проезжаю в экипаже часть пути, по которому едут обычно в поезде. В действительности дело обстояло как раз наоборот; я сказал своему брату, что он может проехать со мной в поезде ту часть пути, по которой хочет ехать на трамвае. Все искажение в сновидении сводится лишь к тому, что я вместо «трамвая» вижу «экипаж», что помимо этого способствует еще моему отождествлению брата с кучером. Вслед за этим в сновидении имеется, однако, абсурд, который представляется на первый взгляд чрезвычайно загадочным и противоречит моей только что сказанной фразе «по железнодорожному пути я с вами не поеду». Так как, однако, мне вообще не нужно смешивать трамвай с извозчиком, то я, по-видимому, умышленно создал всю эту загадочную историю.
С какою же целью, однако? Мы узнаем сейчас, какую роль играет в сновидении абсурдность и какие мотивы обусловливают ее допущение или создание. Разрешение загадки в данном случае сводится к следующему. Мне необходима в сновидении какая-нибудь абсурдность и что-либо непонятное в связи со словом «Fahren» (езда), так как в мыслях, скрывающихся за сновидением, имеется одно суждение, требующее изображения. Однажды вечером, незадолго до сновидения, я был в гостях у одной знакомой дамы, выступающей в том же сновидении в роли «привратницы», и услыхал две загадки, которые не мог разрешить. Так как все остальные присутствующие эти загадки знали уже раньше, то я со своими безуспешными попытками разгадать их производил комичное впечатление. Вот эти загадки:
1. Господин повелевает, Кучер – сразу исполняет? Они – в гробах, их нет в живых, Но мы все имеем их.
Вторая загадка в первых двух строках тождественна первой:
2. Господин повелевает, Кучер – сразу исполняет? В колыбельках без помех спят они, но – не у всех.
Разгадка первой: «Vorfahren» – предки; второй: «Nachkommen» – потомки.
Когда в тот вечер мимо меня с высокомерным видом проехал граф Тун (vorfahrensah) и я невольно вспомнил о Фигаро, который считает заслугой аристократов то, что они дают себе труд родиться на свет, тогда обе загадки были мной использованы для роли промежуточных звеньев в сновидении. Так как «аристократ» легко замещается в сознании «кучером» (см. выше) и так как извозчиков прежде у нас в стране величали «Herr Schwager» («зятек»), то процесс сгущения мог включить в сновидение и моего брата. Мысль же, бывшая в основе сновидения, гласит: «Нелепо гордиться своими предками (Vorfahren). Лучше я сам буду предком». Вследствие этой мысли («нелепо» и так далее) и появилась нелепость в сновидении.
Итак, сновидение становится абсурдным в том случае, когда в мыслях, скрывающихся за ним, имеется в качестве одного из элементов его содержания суждение:
«Это нелепо, когда вообще одна из бессознательных мыслей грезящего сопровождается критикой и иронией. Абсурдное служит поэтому одним из средств, при помощи которого сновидение изображает противоречие, все равно как преобразование взаимозависимости между мыслями и содержанием сновидения, все равно как использование ощущений моторной связанности».
Абсурдность сновидения не следует, однако, переводить простым «не»:
она должна воспроизводить склонность мыслей, скрывающихся за сновидением, к иронии, включающей в себя и противоречие. Только с такой целью сновидение дает нечто курьезное, заслуживающее смеха. Оно превращает здесь опять-таки часть скрытого содержания в явную форму.
В сущности говоря, мы имели уже перед собой чрезвычайно доказательный пример такого значения абсурдного сновидения. Истолкованное нами без анализа сновидение об опере Вагнера, которая длится до трех четвертей восьмого утра, об оркестре, дирижер которого стоит наверху на башне, и так далее, выражает, по-видимому, как нелепо все в этом мире! Кто действительно заслуживает, тот ничего не получает, а кому безразлично, у того есть все – грезящая проводит тут, очевидно, параллель между своей судьбой и судьбой своей кузины. То, что все вышеупомянутые примеры абсурдных сновидений были сновидениями об умершем отце, также отнюдь не является случайностью. В этих сновидениях в типической форме имеются в наличии все условия для создания таких сновидений. Авторитет, присущий отцу, рано вызывает критику со стороны ребенка, его строгие требования побуждают ребенка зорко следить за малейшей слабостью отца, но почтительное чувство, сопряженное в нашем мышлении с личностью отца, в особенности после его смерти, обостряет цензуру, которая оттесняет от сознания проявления этой критической работы.
IV. Еще одно абсурдное сновидение об умершем отце.
«Я получаю извещение от общинного совета моего родного города с требованием внести плату за содержание в госпитале в 1851 году. Я смеюсь над этим, так как, во-первых, в 1851 году меня не было еще в живых, во-вторых же, мой отец, к которому это могло относиться, уже умер. Однако я иду в соседнюю комнату, где он лежит в постели, и рассказываю ему это. К моему изумлению, он припоминает, что в 1851 году он был сильно пьян и его куда-то отвезли. Это было, когда он работал для Т. „Так ты, значит, и пил? – спрашиваю я. – И вскоре после этого женился?" – Я высчитываю, что я родился в 1856 году; это представляется мне непосредственно следующим друг за другом».
Та настойчивость, с которой это сновидение обнаруживает свою абсурдность, должна быть истолкована нами в силу вышеупомянутых соображений лишь как признак чрезвычайно ожесточенной и страстной полемики мыслей, скрывающихся за сновидением. С тем большим удивлением, однако, констатируем мы тот факт, что в этом сновидении полемика ведется открыто и что отец является тем лицом, которое служит мишенью иронии. Такая откровенность противоречит, по-видимому, нашему представлению о роли цензуры в деятельности сновидения. Недоразумение разъясняется, однако, тем, что здесь отец служит замещением другого лица, между тем как спор ведется с другим, на которое в сновидении имеется лишь одно указание. В то время как вообще сновидение трактует о неприязненном чувстве по отношению к другим лицам, за которыми скрывается отец, здесь дело обстоит как раз наоборот: отец становится здесь ширмой для других, и сновидение может потому так откровенно и беззастенчиво обращаться с его неприкосновенной работой, что при этом доминирующую роль играет сознание, что в действительности речь идет вовсе не о нем. Это положение вещей явствует из мотивов сновидения. Оно последовало вскоре после того, как я услышал, что мой старший коллега, мнение которого считается непогрешимым, высказался с возмущением и удивлением по поводу того, что один из моих пациентов пользуется моим психоаналитическим лечением вот уже пятый год подряд. Начало сновидения в весьма прозрачной форме указывает на то, что этот коллега одно время принял на себя обязанности, которые не мог больше исполнять отец (плата за содержание в госпитале); когда же наша дружба стала колебаться, на мою долю выпал конфликт ощущений, который в случаях разногласий между сыном и отцом вызывается ролью и прежними заслугами отца. Мысли, скрывающиеся за сновидением, горячо протестуют против упрека в том, что я не подвигаюсь вперед; упрек этот, относящийся вначале к лечению этого пациента, распространяется затем и на другое. Разве он знает кого-нибудь, кто мог бы это сделать быстрее? Разве неизвестно ему, что состояния такого рода обычно считаются неизлечимыми и продолжаются всю жизнь? Что значат какие-нибудь четыре, пять лет по сравнению с целой жизнью, особенно если пациенту само лечение приносит значительное облегчение?
Абсурдный характер этого сновидения отчасти вызывается тем, что в нем сопоставлены без посредствующих переходов отрывки из различных мыслей, лежащих в его основе. Так, например, фраза «Я иду к нему, в соседнюю комнату и так далее» оставляет тему, связанную с предыдущей частью сновидения, и в точности воспроизводит ситуацию, при которой я сообщил отцу о своей помолвке. Цель этой фразы – убедить меня в благородстве, которое проявил отец в той ситуации, в противоположность отношению ко мне других лиц. Я замечаю, что сновидение потому вправе иронизировать над отцом, что в мыслях, лежащих в его основе, он ставится в пример другим. Всякой цензуре присуще то, что о запретных вещах можно скорее говорить неправду, нежели правду. Далее он вспоминает, что был однажды сильно пьян и его куда-то отвезли; здесь уже нет ничего, что в действительности относилось бы к отцу. Скрывающееся за ним лицо – не кто иной, как знаменитый Мейнерт, по стопам которого я последовал и дружелюбное отношение которого ко мне сменилось вскоре открытой враждебностью. Сновидение напоминает мне, во-первых, его собственный рассказ о том, как в молодые годы он пристрастился к опьянению при помощи хлороформа и как ввиду этого должен был лечиться в госпитале, и, во-вторых, мою встречу с ним незадолго до его кончины. Я вел с ним ожесточенный литературный спор по поводу мужской истерии, которую он отрицал; когда я посетил его во время болезни и осведомился о его самочувствии, он стал подробно описывать свои недуги и закончил словами: «Вы знаете, я всегда был одним из нагляднейших примеров мужской истерии». Так, к моему удовлетворению, но, вместе с тем, и к моему удивлению, он согласился с тем, что так долго и так упорно отрицал. То, однако, что я в этой части сновидения замещаю Мейнерта своим отцом, объясняется не аналогией, проводимой мною между ними, а тем лаконическим, но вполне достаточным изображением условного предложения в мыслях, скрывающихся за сновидением, которое в более пространной форме гласит: «Да, если бы я был сыном профессора или гофрата, я бы, наверное, скорее пошел вперед».
В своем сновидении я и делаю отца профессором и гофратом. Наиболее яркая и странная абсурдность сновидения заключается здесь опять-таки в том, что мне 1856 год представляется равнозначащим с 1851 годом, как будто разница в пять лет не имеет никакого значения. Но именно эта-то часть мыслей, скрывающихся за сновидением, и должна найти себе выражение. Четыре, пять лет – это как раз промежуток времени, в течение которого я пользовался поддержкой вышеупомянутого коллеги; в течение этого же времени я был женихом своей невесты и, наконец, в течение этого же времени я заставлял своего пациента ожидать полного исцеления; последнее совпадение носит случайный характер, но тем охотнее используется сновидением. «Что такое пять лет?» – задаются вопросом мысли, скрывающиеся за ним. «Это для меня не время. Передо мной времени еще много, и, подобно тому как осуществилось то, во что вы тоже не верили, осуществляю я и это». Помимо этого, число 51, отделенное от цифры столетия, обусловливается еще и в другом, противоположном смысле; поэтому-то оно и встречается в сновидении несколько раз. 51 год – возраст, наиболее опасный для мужчины: в этом возрасте умерло скоропостижно несколько моих коллег, среди них один, за несколько дней до того назначенный после долгого ожидания профессором.
V. Еще одно абсурдное сновидение, играющее числами. Юдин мой знакомый господин М. подвергся нападкам со стороны ни более ни менее, как самого Гете; нападки эти носили, по нашему общему мнению, незаслуженно обидный характер. Господина М. эти нападки, естественно, совершенно убили. Он горько жалуется на них нашим общим знакомым; его поклонение Гете не поколебалось, однако, от этой личной обиды. Я стараюсь выяснить соотношение времени, которое представляется мне невероятным. Гете умер в 1832 году; так как его нападки на М. относятся, понятно, к более раннему периоду, то М. был в то время совсем молодым человеком. Мне думается, что ему было 15 лет. Я не знаю, однако, какой сейчас год и потому все мои расчеты теряются во мраке. Нападки на господина М. содержатся в известном произведении Гете «Природа».
Разъяснить абсурдность этого сновидения не представляет никакого труда. Господин М., с которым мы встречаемся, у одних общих знакомых, попросил меня недавно обследовать его брата, который обнаруживает признаки паралитического умственного расстройства. Его опасения оказались правильными. Во время консультации больной без всякого повода стал упрекать брата в его грехах молодости. Я спросил у больного год его рождения и заставил проделать несколько арифметических вычислений, чтобы констатировать степень ослабления памяти; испытание это он выдержал с грехом пополам. Я понимаю уже, что становлюсь в сновидении на место этого паралитика («я, не знаю, какой сейчас год»). Остальной материал сновидения относится к другому источнику. Один лично мне знакомый редактор медицинского журнала поместил в последнем в высшей степени резкую, «убийственную» рецензию о последней книжке моего коллеги Ф. в Берлине; рецензия эта принадлежала перу одного молодого и малосведущего врача. Я счел своим долгом вмешаться и обратился к редактору; тот ответил, что крайне сожалеет о происшедшем, но не считает возможным выразить это на страницах журнала. В ответ на это я порвал свои отношения с журналом, но в письме к редактору высказал уверенность, что наши личные отношения от этого нисколько не пострадают. Третьим источником этого сновидения является рассказ одной пациентки о психической болезни ее брата, припадки которого сопровождаются несмолкаемыми криками: «Природа, природа!» Врачи полагают, что эти восклицания объясняются чтением этого прекрасного произведения Гете и свидетельствуют о переутомлении больного его занятиями по натурфилософии. Я предпочел, однако, установить здесь наличие сексуального элемента; мое мнение подтвердилось вскоре тем, что несчастный в припадке бешенства изуродовал себе половые органы. Во время первого припадка больному было 18 лет.
Если я добавлю, что столь резко раскритикованная книга моего приятеля («Невольно спрашиваешь себя, не лишился ли рассудка автор или ты сам», – выразился про нее другой критик) трактует о значении в жизни соотношений времени, а сводит, между прочим, и продолжительность жизни Гете к одному чрезвычайно важному в биологии числу, то отсюда нетрудно будет вывести заключение, что в сновидении я становлюсь на место своего коллеги. (Я стараюсь выяснить соотношение времени…) Однако я веду себя как паралитик, и сновидение принимает абсурдный характер. Это означает, таким образом, что мысли, лежащие в основе сновидения, говорят иронически: «Разумеется (по-нем. „naturlich" одного корня с „Nature – „природа"), он глупец, сумасшедший, а вы гениальные люди, вы понимаете лучше. Быть может, однако, дело обстоит как раз наоборот?" И вот это „наоборот" и выражено в сновидении в чрезвычайно пластичной форме. Гете нападает на молодого человека – это абсурдно, между тем как молодой человек мог бы напасть сейчас с легкостью на бессмертного Гете, и далее – я произвожу вычисление с года смерти Гете, между тем, как в действительности я осведомился у пациента о годе его рождения.
Я обещал, однако, указывать и на то, что ни одно сновидение не руководствуется иными мотивами, кроме эгоистических. В данном случае мне приходится выяснить, почему я приписываю себе неприятную историю с моим приятелем и становлюсь на его место. Мое мнение в бодрствующем состоянии настроено далеко не так уж определенно. Тут, однако, играет роль следующее: история 18-летнего больного содержит в себе указание на то, что я расхожусь с большинством врачей, утверждая наличие сексуальной этиологии психоневрозов. Я могу сказать себе самому: критика отнесется к тебе так же, как к твоему приятелю, вернее, относится так уже давно. Теперь я по праву могу заменить элемент «он» в мыслях элементом «мы»: «Да, вы правы, мы оба глупцы».
На то, что «mea res agitur», указывает мне категорически упоминание об этом небольшом, несравненно прекрасном произведении Гете, так как цитирование этого произведения в одной популярной лекции окончателно толкнуло меня, юного и колеблющегося студента, на изучение естественных наук.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.