В четырехугольном замкнутом дворе "Гранд-Отеля" слышались кухонные стуки, шипение пара и крики: "Два чайных комплекта в шестнадцатый", а в белых коридорах было ясно и тихо, как в распределительном зале электростанции. В ста пятидесяти номерах спал конгресс почвоведов, вернувшихся из поездки, тридцать номеров было отведено под делегацию заграничных коммерсантов, которые выясняли наболевший вопрос, можно ли в конце концов прибыльно торговать с Советским Союзом, лучший апартамент из четырех комнат занимал знаменитый индусский поэт и философ, а в маленьком номере, отведенном дирижеру симфонического оркестра, спал Остап Бендер. Он лежал на плюшевом одеяле, одетый, прижимая к груди чемодан с миллионом. За ночь великий комбинатор вдохнул в себя весь кислород, содержащийся в комнате, и оставшиеся в ней химические элементы можно было назвать азотом только из вежливости. Пахло скисшим вином, адскими котлетами и еще чем-то непередаваемо гадким. Остап застонал и повернулся. Чемодан свалился на пол. Остап быстро открыл глаза. "Что ж это было? - пробормотал он, гримасничая. - Гусарство в ресторанном зале! И даже, кажется, какое-то кавалергардство! Фу! Держал себя как купец второй гильдии! Боже мой, не обидел ли я присутствующих? Там какой-то дурак кричал: "Почвоведы, встаньте!" - а потом плакал и клялся, что в душе он сам почвовед. Конечно, это был я! Да, но по какому это поводу?.." И он вспомнил, что вчера, решив начать подобающую миллионеру жизнь, он постановил выстроить себе особняк в мавританском стиле. Утро он провел в грандиозных мечтах. Он представлял себе дом с минаретами, швейцара с лицом памятника, малую гостиную, биллиардную и какой-то конференц-зал. В земельном отделе Совета великому комбинатору разъяснили, что участок получить можно. Но уже в строительной конторе все рухнуло. Упал швейцар, гремя каменной мордой, зашатался золотой конференц-зал, и развалились минареты. - Вы частное лицо? - спросили миллионера в конторе. - Да, - ответил Остап, - резко выраженная индивидуальность. - К сожалению, строим только для коллективов и организаций. - Кооперативных, общественных и хозяйственных? - спросил Бендер с горечью. - Да, для них. - А я? - А вы стройте сами. - Да, но где же я возьму камни, шпингалеты? Наконец, плинтусы? - Добудьте как-нибудь. Хотя это трудно. Контингенты уже распределены по заявкам промышленности и кооперации. По всей видимости, это и было причиной безобразного ночного гусарства. Остап лежа вынул записную книжку и стал подсчитывать расходы со времени получения миллиона. На первой страничке была памятная запись: Верблюд - 180 р. Баран - 30 р. Кумыс - 1 р. 75 к. __________________ Итого 211 р. 75 к. Дальнейшее было не лучше. Шуба, соус, железнодорожный билет, опять соус, опять билет, три чалмы, купленные на черный день, извозчики, ваза и всяческая чепуха. Если не считать пятидесяти тысяч Балаганова, которые не принесли ему счастья, миллион был на месте. - Не дают делать капитальных вложений! - возмущался Остап. - Не дают! Может, зажить интеллектуальной жизнью, как мой друг Лоханкин? В конце концов материальные ценности я уже накопил, надо прикапливать помаленьку ценности духовные. Надо немедленно выяснить, в чем смысл жизни. Он вспомнил, что в гостиничном вестибюле весь день толкутся девушки, стремящиеся поговорить с приезжим индусским философом о душе. - Пойду к индусу, - решил он, - узнаю наконец, в чем дело. Это, правда, пижонство, но другого выхода нет. Не разлучаясь с чемоданом, Бендер, как был, в смятом костюме, спустился в бельэтаж и постучал в дверь великого человека. Ему открыл переводчик. - Философ принимает? - спросил Остап. - Это смотря кого, - ответил переводчик вежливо. - Вы частное лицо? - Нет, нет, - испуганно сказал великий комбинатор. - Я от одной кооперативной организации. - Вы с группой? Вас сколько человек? А то, знаете, учителю трудно принимать всех отдельных лиц. Он предпочитает беседовать... - С коллективом? - подхватил Остап. - Меня как раз коллектив уполномочил разрешить один важный принципиальный вопрос насчет смысла жизни. Переводчик ушел и через пять минут вернулся. Он отодвинул портьеру и пышно сказал: - Пусть войдет кооперативная организация, желающая узнать, в чем смысл жизни. На кресле с высокой и неудобной резной спинкой сидел великий философ и поэт в коричневой бархатной рясе и в таком же колпаке. Лицо у него было смуглое и нежное, а глаза черные, как у подпоручика. Борода, белая и широкая, как фрачная манишка, закрывала грудь. Стенографистка сидела у его ног. Два переводчика, индус и англичанин, разместились по бокам. При виде Остапа с чемоданом философ заерзал на кресле и что-то встревоженно зашептал переводчику. Стенографистка спешно стала записывать, а переводчик обратился к великому комбинатору: - Учитель желает узнать, не содержатся ли в чемодане пришельца песни и саги, и не собирается ли пришелец прочесть их вслух, так как учителю прочли уже много песен и саг и он больше не может их слушать. - Скажите учителю, что саг нету, - почтительно ответил Остап. Черноглазый старец еще больше обеспокоился и, оживленно говоря, стал со страхом показывать на чемодан пальцем. - Учитель спрашивает, - начал переводчик, - не собирается ли пришелец поселиться у него в номере, потому что к нему на прием еще никогда не приходили с чемоданами. И только после того как Остап успокоил переводчика, а переводчик философа, напряжение прошло и началась беседа. - Прежде чем ответить на ваш вопрос о смысле жизни, - сказал переводчик, - учитель желает сказать несколько слов о народном образовании в Индии. - Передайте учителю, - сообщил Остап, - что проблема народного образования волнует меня с детства. Философ закрыл глаза и принялся неторопливо говорить. Первый час он говорил по-английски, а второй час по-бенгальски. Иногда он начинал петь тихим приятным голосом, а один раз даже встал и, приподняв рясу, сделал несколько танцевальных движений, изображавших, как видно, игры школьников в Пенджабе. Затем он сел и снова закрыл глаза, а Остап долго слушал перевод. Сперва Остап вежливо кивал головой, потом сонно смотрел в окно и, наконец, начал развлекаться, перебирал в кармане мелочь, любовался перстнем и даже довольно явственно подмигнул хорошенькой стенографистке, после чего она еще быстрее зачиркала карандашом. - А как все-таки будет со смыслом жизни? - спросил миллионер, улучив минуту. - Учитель желает прежде, - объяснил переводчик, - познакомить пришельца с обширными материалами, которые он собрал при ознакомлении с постановкой дела народного образования в СССР. - Передайте его благородию, - ответил Остап. - Что пришелец не возражает. И машина снова пришла в движение. Учитель говорил, пел пионерские песни, показывал стенгазету, которую ему поднесли дети 146й трудовой школы, и один раз даже всплакнул. Переводчики бубнили в два голоса, стенографистка писала, а Остап рассеянно чистил ногти. Наконец Остап громко закашлял. - Знаете, - сказал он, - переводить больше не нужно. Я стал как-то понимать по-бенгальски. Вот когда будет насчет смысла жизни, тогда переведите. Когда философу подтвердили настойчивое желание Остапа, черноглазый старец заволновался. - Учитель говорит, - заявил переводчик, - что он сам приехал в вашу великую страну, чтобы узнать, в чем смысл жизни. Только там, где народное образование поставлено на такую высоту, как у вас, жизнь становится осмысленной. Коллектив... - До свидания, - быстро сказал великий комбинатор, - передайте учителю, что пришелец просит разрешения немедленно уйти. Но философ уже пел нежным голосом марш Буденного, которому он выучился у советских детей. И Остап убежал без разрешения. - Кришна! - кричал великий комбинатор, бегая по своему номеру. - Вишну! Что делается на свете? Где сермяжная правда? А, может быть, я дурак и ничего не понимаю, и жизнь прошла глупо, бессистемно? Настоящий индус, видите ли, все знает про нашу обширную страну, а я, как оперный индийский гость, долблю все одно и то же: "Не счесть алмазов пламенных в лабазах каменных". До чего же гадко! В этот день Остап обедал без водки, и в первый раз оставил чемодан в номере. Потом он смирно сидел на подоконнике, с интересом рассматривая обыкновенных прохожих, которые прыгали в автобус, как белки. Ночью великий комбинатор вдруг проснулся и сел на кровати. Было тихо, и только из ресторана через замочную скважину пробирался меланхолический бостон. - Как же я забыл! - сказал он сердито. Потом он засмеялся, зажег свет и быстро написал телеграмму: "Зося! Я ошибся, я хочу приехать. Ответ Москва Гранд-Отель". Он позвонил и потребовал, чтобы телеграмма была отправлена немедленно, молнией. Коридорный ознакомился в буфетной комнате с содержанием депеши и лег спать, придя к заключению, что дело терпит, успеется и утром. Зося не ответила. Не было ответа и на другие телеграммы, составленные в этом же отчаянном и лирическом роде.