Глава четвертая
Антилопа-Гну
Зеленый ящик с четырьмя жуликами скачками понесся по дымной дороге. Машина подвергалась давлению таких же сил стихии, какие испытывает на себе пловец, купающийся в штормовую погоду. Ее внезапно сбивало налетавшим ухабом, втягивало в ямы, бросало со стороны на сторону и засыпало красной закатной пылью. Между древним Арбатовым, основанным в 798 году, и Одессой, основанной в 1798 году, лежали - тысяча лет и полторы тысячи километров грунтовой дороги. За эту тысячу лет на проселочной магистрали Арбатов--Черное море появлялись различные фигуры. Сначала двигались по ней разъездные приказчики с товарами византийских торговых фирм. Навстречу им из гудящего леса выходил Соловей-разбойник, грубый мужчина в медвежьей шапке. Товары он отбирал, а приказчиков продавал варварам. Шли по этой дороге завоеватели со своими дружинами, проезжали мужики, с песнями бродили странники. Жизнь страны менялась с каждым столетием. Менялась одежда, совершенствовалось оружие. Люди научились строить каменные дома, стали печатать книги, брить бороды. Полетел первый воздушный шар. Были изобретены железные близнецы - пароход и паровоз, затрубили автомашины. А дорога осталась такой же, какой была при Соловье-разбойнике. Горбатая, покрытая вулканической грязью или засыпанная пылью, ядовитой, словно порошок от клопов, - протянулась отечественная дорога мимо деревень, городов, фабрик, хуторов и колхозов, протянулась тысячеверстной западней. По сторонам ее в желтеющих оскверненных травах попадаются скелеты телег и замученные отдыхающие автомобили. Быть может, эмигранту, обезумевшему от продажи газет среди асфальтовых полей Берлина, вспоминается российский проселок очаровательной подробностью родного пейзажа: в темной лужице сидит месяц, громко молятся сверчки и позванивает пустое ведро, подвязанное к мужицкой телеге. Но все это лунный бред, лирические лохмотья, буря в стакане кипяченой воды. Месяц сможет отлично сиять на гудронных шоссе. Автомобильные сирены и клаксоны заменят симфонический звон крестьянского ведерка. А сверчков можно будет слушать в специальных заповедниках; там будут построены трибуны, и граждане, подготовленные вступительным словом какого-нибудь седого сверчковеда, смогут вдосталь насладиться пением любимых насекомых. - Послушайте, аспирант, - обратился Остап к новому пассажиру, который уже оправился от недавнего потрясения и беззаботно сидел рядом с командором, - приближенные сообщили мне, что ваша фамилия Паниковский. Так ли это? - Допустим, - ответил Паниковский. - Кроме того, я сам наблюдал, как за вами гнались арбатовцы, у которых вы увели гуся. - Жалкие, ничтожные люди, - сердито забормотал Паниковский. - Они, по вашему, жалкие и ничтожные, - сказал Остап, - а самого себя вы, очевидно, считаете джентльменом? Так вот. Если вам, как истинному джентльмену, взбредет в голову делать записки на манжетах, вам придется писать мелом. - Почему? - раздражительно спросил Паниковский. - Потому что они у вас совершенно черные. По-видимому, от грязи. - Вы жалкий, ничтожный человек! - быстро заявил Паниковский. Это была опрометчивая оценка положения. Остап, не повышая голоса, потребовал, чтобы остановили машину, и разрешил Балаганову выбросить из нее нарушителя конвенции. Шурка Балаганов с видимым удовольствием исполнил поручение. - Идите обратно в Арбатов, - сухо сказал Остап, - там вас с нетерпением ожидают хозяева гуся. А нам грубиянов не нужно. Мы сами грубияны. Едем! - Я больше не буду! - взмолился Паниковский. - Я нервный! - Станьте на колени, - сказал Остап. Паниковский так поспешно опустился на колени, словно ему подрубили ноги. Пока на похитителя гуся медленно валилась взбудораженная им пыль, Остап устроил короткое совещание. Паниковского решили взять условно, до первого нарушения дисциплины, и перенести на него обязанности прислуги за все. Антилопа-Гну приняла присмиревшего грубияна и покатила дальше, колыхаясь, как погребальная колесница. Через полчаса машина свернула на большой Новозайцевский тракт и, не уменьшая хода, въехала в неожиданно поднявшееся из-за пригорка село. У бревенчатого дома, на крыше которого росла сучковатая и кривая радиомачта, толпился народ. Завидев машину, люди приветственно загалдели и взмахнули шапками. Из толпы вышел мужчина без бороды. В руке он держал листок бумаги. Проезжая через толпу, Антилопа замедлила ход. - Товарищи! - крикнул безбородый. - Железный конь идет на смену крестьянской лошадке. Позвольте приветствовать... Он, видимо, заготовил речь, но, заметив, что машина не останавливается, не стал распространяться. - Все в Автодор! - поспешно сказал он, ласково глядя на поравнявшегося с ним Остапа. - Наладим серийное производство советских автомобилей. И уже вдогонку удаляющемуся автомобилю, покрывая приветственный гул толпы, выложил последний лозунг: - Автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Жулики были несколько обеспокоены торжественной встречей. Ничего не понимая, они вертелись в машине, как воробушки в гнезде. Паниковский, который вообще не любил большого скопления честных людей в одном месте, опасливо присел на корточки, так что глазам селян представилась только лишь грязная соломенная крыша его шляпы. Но Остап ничуть не смутился. Он снял свою фуражку с белым верхом и на приветствия отвечал гордым наклонением головы то вправо, то влево. - Улучшайте дороги! - закричал он на прощание. - Мерси за прием! И машина снова очутилась среди тихих сумеречных полей. - Они за нами не погонятся? - озабоченно спросил Паниковский. - Как! Вы разве успели у них что-нибудь выхватить? - спросил Остап. - Кроме шуток, - сказал Паниковский, - что случилось? Почему толпа? - Почему толпа? - передразнил Балаганов. - Люди никогда не видели автомобиля. Ясное дело! - Обмен впечатлениями продолжается, - отметил Бендер, - слово за водителем машины. Ваше мнение, Адам Казимирович? Шофер подумал, пугнул выбежавшую на дорогу собаку звуками матчиша и высказал предположение, что толпа собралась по случаю храмового праздника. Праздники такого рода, - разъяснил водитель Антилопы, - часто бывают у селян. - Да, - сказал Остап. - Теперь я ясно вижу, что попал в общество некультурных людей. Начинаю думать, что никто из вас не получил высшего образования. Во всяком случае, газет вы не читаете. Между тем газеты читать нужно. Кроме общего развития, газеты часто подают гражданам идеи! Остап вынул из кармана "Известия". - Слушайте, что пишет официальный орган! И Бендер прочел экипажу Антилопы заметку об автомобильном пробеге Москва--Самара--Москва. - Сейчас, - самодовольно сказал Остап, - мы находимся на линии автопробега, приблизительно в полутораста километрах впереди головной машины. Полагаю, что вы уже догадались, о чем я говорю? Нижние чины Антилопы молчали. Паниковский расстегнул пиджак и почесал грудь под галстуком ящеричного цвета. - Значит, вы не поняли? Как видно, в некоторых случаях не помогает даже чтение газет. Ну, хорошо, хотя это и не в моих правилах, выскажусь более подробно. Первое - крестьяне приняли Антилопу за головную машину автопробега. Второе - мы не отказываемся от этого звания. Третье - более того, мы будем обращаться ко всем учреждениям и лицам с просьбой оказать нам надлежащее содействие, намекая именно на то, что мы головная машина. Четвертое... Впрочем, хватит с вас и трех пунктов. Совершенно ясно, что некоторое время мы продержимся впереди автопробега, снимая пенки, сливки и тому подобную сметану с этого высококультурного начинания. Сообщение Бендера произвело огромное впечатление. Цесаревич бросал на командора преданные взгляды. Балаганов растирал ладонями свои рыжие вихры и заливался смехом. Паниковский, в предвкушении безопасной наживы, кричал ура. - Ну, хватит эмоций! - сказал Остап. - Ввиду наступления темноты объявляю вечер открытым. Объявляю привал! Неопытный Паниковский развел такой большой костер, что казалось, горит целая деревня. Огонь, сопя, кидался во все стороны. Покуда путешественники боролись с огненным столбом, Паниковский, пригнувшись, убежал в поле и вернулся, держа в руке толстый кривой огурец. Остап быстро вырвал его из рук Паниковского, говоря: - Не делайте из еды культа! После этого он съел огурец сам. Ужинали колбасой, захваченной из дому предусмотрительным Цесаревичем. Глядели на звезды и сонно толковали о завтрашнем дне. Темно-розовый рассвет поднял на ноги экипаж Антилопы. - Такого дня, какой предстоит сегодня, - сказал Остап Цесаревичу, - ваше механическое корыто еще не видело и никогда не увидит. Надо подготовиться как следует. Балаганов схватил цилиндрическое ведро с надписью "Арбатовский родильный дом" и побежал за водой на речку. Адам Казимирович поднял капот машины и, посвистывая, запустил руки в мотор. Паниковский оперся спиной на автомобильное колесо и, пригорюнившись, не мигая, смотрел на клюквенный солнечный сегмент, появившийся над горизонтом. У Паниковского оказалось морщинистое лицо со множеством старческих мелочей: мешочков, пульсирующих жилок, клубничных румянцев. Такое лицо допустимо у человека, прожившего долгую порядочную жизнь, имеющего взрослых детей и пьющего по утрам желудевый кофе. - Рассказать вам, Паниковский, как вы умрете? - неожиданно сказал Остап. Старик вздрогнул и обернулся. - Вы умрете так. Однажды, когда вы вернетесь в пустой холодный номер гостиницы "Марсель" (это будет где-нибудь в уездном городе, куда занесет вас профессия), вы почувствуете себя плохо. У вас отнимется нога. Голодным и небритым вы будете лежать на досках кровати. И никто к вам не придет, Паниковский, никто вас не пожалеет. Детей вы, вероятно, не родили из экономии. А жен бросили. Ведь вы, кажется, нервный. Вы будете мучится целую неделю. Агония ваша будет ужасна. Вы будете умирать долго, и это всем надоест. Вы еще не совсем умрете, а бюрократ - заведующий гостиницей - уже напишет отношение в отдел коммунального хозяйства о выдаче бесплатного гроба... Как ваше имя и отчество? - Михаил Моисеевич, - ответил ошарашенный Паниковский. - ...бесплатного гроба для гр. М.М.Паниковского. Причем, годика два вы еще протянете. Теперь - к делу. Нужно позаботиться о культурной стороне нашего похода. Остап вынул из автомобиля свой акушерский саквояж и положил его на траву. - Моя правая рука, - сказал Остап, похлопывая его по толстенькому колбасному боку. - Здесь все, что только может понадобиться элегантному человеку моих лет и моего размаха. Бендер присел над чемоданчиком, как бродячий китайский фокусник над своим волшебным мешком, и одну за другой стал вынимать различные вещи. Сперва он вынул красную нарукавную повязку, на которой золотом было вышито слово "распорядитель". Потом на траву легла инженерская фуражка с молоточками, четыре колоды карт с одинаковой голубой рубашкой и пачка документов с круглыми сиреневыми печатями. Весь экипаж Антилопы-Гну с уважением смотрел на саквояж. А оттуда появлялись все новые предметы. - Вы, голуби, - говорил Остап, - вы, конечно, никогда не поймете, что честный советский паломник-пилигрим вроде меня не может обойтись без докторского халата. Кроме халата в саквояже оказался и стетоскоп. - Я не хирург, - заметил Остап, - я невропатолог, я психиатр. Я изучаю души своих пациентов. И мне почему-то всегда попадаются очень глупые пациенты. Затем на свет были извлечены: азбука для глухонемых, благотворительные открытки, эмалевые нагрудные знаки и афиша с портретом самого Бендера в шалварах и чалме. На афише было написано: знаменитый бомбейский брамин (йог)
(заслуженный артист союзных республик)
Номера по опыту Шерлока Холмса.
Индийский факир. - Курочка невидимка. --
Свечи с Атлантиды. - Адская палатка. --
Пророк Самуил отвечает на вопросы публики. --
Материализация духов и раздача слонов
Входные билеты от 50 к. до 2 р.
Грязная, захватанная руками чалма появилась вслед за афишей. - Этой забавой я пользуюсь очень редко, - сказал Остап. - Представьте себе, что на жреца больше всего ловятся такие передовые люди, как заведующие железнодорожными клубами. Работа легкая, но противная. Мне лично претит быть любимцем Рабиндраната Тагора. А пророку Самуилу задают одни и те же вопросы: "Почему в продаже нет животного масла?" или "Еврей ли вы?" В конце концов Остап нашел то, что искал: жестяную лаковую коробку с медовыми красками в фарфоровых ванночках и две кисточки, позаимствованные из какого-то железнодорожного клуба. Остап сказал: - Машину, которая идет в голове пробега, нужно украсить хотя бы одним лозунгом. И на длинной полоске желтоватой бязи, извлеченной из того же саквояжа, Остап вывел печатными буквами коричневую надпись: Автопробегом по бездорожью и разгильдяйству! Плакат укрепили над автомобилем на двух хворостинах. Как только машина тронулась, плакат выгнулся под напором ветра и приобрел настолько лихой вид, что не могло быть больше сомнений в необходимости грохнуть автопробегом по бездорожью, разгильдяйству, а заодно, может быть, даже и по бюрократизму. Пассажиры Антилопы приосанились. Балаганов натянул на свою рыжую голову кепку, которую постоянно таскал в кармане. Паниковский вывернул манжеты на левую сторону и выпустил их из-под рукавов на два сантиметра. Цесаревич заботился больше о машине, чем о себе. Перед отъездом он вымыл ее водой, и на неровных боках Антилопы заиграло солнце. Сам командор весело щурился и задирал спутников. - Влево по носу - деревня! - крикнул Балаганов, полочкой приставляя ладонь ко лбу. - Останавливаться будем? - Позади нас, - сказал Остап, - идут пять первоклассных машин. Свидание с ними не входит в наши планы. Нам надо поскорей снимать сливки. Посему остановку назначаю в городе Удоеве. Там нас, кстати, должна поджидать бочка с горючим. Ходу, Казимирович! - На приветствия отвечать? - озабоченно спросил Балаганов. - Отвечать поклонами и улыбками. Ртов попрошу не открывать. Не то вы черт знает что наговорите. Деревня встретила головную машину приветливо. Но обычное гостеприимство носило довольно странный характер. Видимо, деревенская общественность известие о том, что кто-то проедет, получила, но кто проедет и с какой целью - не знала. Поэтому, на всякий случай, были извлечены все изречения и девизы, изготовленные за последние несколько лет. Вдоль улицы стояли школьники с разнокалиберными старомодными плакатами: "Привет Лиге Времени и ее основателю дорогому товарищу Керженцеву", "Не боимся буржуазного звона, ответим на ультиматум Керзона", "Разоблачим генуэзских миротворцев", "Мочалки и мыло - крестьянину милы". Кроме того, было множество плакатов, исполненных преимущественно церковнославянским шрифтом с одним и тем же приветствием: "Добро пожаловать!". Все это живо пронеслось мимо путешественников. На этот раз они уверенно размахивали шляпами. Паниковский не удержался и, несмотря на запрещение, вскочил и выкрикнул невнятное политически неграмотное приветствие. Но за шумом мотора и криками толпы никто ничего не разобрал. - Вперед и выше! - скомандовал Остап. Цесаревич открыл глушитель, и машина выпустила шлейф синего дыма, от которого зачихали бежавшие за автомобилем собаки. - Как с бензином? - спросил Остап. - До Удоева хватит? Нам только тридцать километров сделать. А там - все отнимем. - Должно хватить, - с сомнением ответил Цесаревич. - Имейте в виду, - сказал Остап, строго оглядывая свое войско, - мародерства я не допущу. Никаких нарушений закона! Паниковский и Балаганов сконфузились. - Все, что нам надо, удоевцы отдадут нам сами. Вы это сейчас увидите. Тридцать километров Антилопа пробежала за полтора часа. Последний километр Цесаревич очень суетился, поддавал газу и сокрушенно крутил головою. Но все эти усилия, а также крики и понукания Балаганова ни к чему не привели. Блестящий финиш, задуманный Адамом Казимировичем, не удался из-за нехватки бензина. Машина позорно остановилась посреди улицы, не дотянув ста метров до еловой кафедры, увитой хвойными гирляндами в честь победителей пространства. Тем не менее собравшиеся загремели ура и кинулись навстречу прибывшему из мглы веков "Лорен-Дитриху". Их грубо вытащили из машины и качали с таким ожесточением, будто они были утопленниками и их во что бы то ни стало надо было вернуть к жизни. Цесаревич остался у машины, а всех остальных повели к кафедре, где по плану намечен был летучий трехчасовой митинг. К Остапу протиснулся человек шоферского вида и спросил: - Как остальные машины? - Отстали, - равнодушно ответил Остап. - Проколы, поломки, энтузиазм населения. Все это задерживает. - Вы в командорской машине? - не отставал шофер-любитель. - Клептунов с вами? - Клептунова я снял с пробега, - сказал Остап недовольно. - А профессор Двуптих? На "Паккарде"? - На "Паккарде". - А писательница Вера Круц? - любопытствовал полушофер. - Вот бы на нее посмотреть. На нее и на Хворобьева. Он тоже с вами? - Знаете, - сказал Остап, - я утомлен пробегом... - А вы на "Студебеккере"? - Можете считать нашу машину "Студебеккером", - сказал Остап злобно, - но до сих пор она называлась "Лорен-Дитрих". Вы удовлетворены? Но шофер-любитель удовлетворен не был. - Позвольте, - воскликнул он с юношеской назойливостью, - но ведь в пробеге нет никаких "Лорен-Дитрихов". Я читал в газете, что идут два "Паккарда", два "Фиата" и один "Студебеккер". - Идите к чертовой матери со своим Студебеккером! - заорал Остап. - Кто такой Студебеккер? Это ваш родственник, Студебеккер? Папа ваш Студебеккер? Чего вы прицепились к человеку?! Русским языком ему говорят, что "Студебеккер" в последний момент заменен "Лорен-Дитрихом", а он морочит голову. Студебеккер! Студебеккер! Юношу уже давно оттеснили распорядители, а Остап долго еще взмахивал руками и бормотал: - Знатоки! Убивать надо таких знатоков! "Студебеккера" ему подавай! Делал он это с той целью, чтобы раз навсегда избавиться от опасных расспросов. Председатель комиссии по встрече автопробега протянул в своей приветственной речи такую длинную цепь придаточных предложений, что не мог из них выкарабкаться в течение получаса. Все это время командор пробега провел в большом беспокойстве. С высоты кафедры он следил за подозрительными действиями Балаганова и Паниковского, которые слишком оживленно шныряли в толпе. Бендер делал страшные глаза и в конце концов своей сигнализацией пригвоздил их к одному месту. - Я рад, товарищи, - заявил Остап в ответной речи, - нарушить автомобильной сиреной патриархальную тишину города Удоева. Автомобиль, товарищи, не роскошь, а средство передвижения. Железный конь идет на смену крестьянской телеге. Наладим серийное производство советских автомашин. Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству. Я кончаю, товарищи. Предварительно закусив, мы продолжим наш далекий путь! Пока толпа, недвижимо расположившаяся вокруг кафедры, внимала словам командора, Цесаревич развил обширную деятельность. Он наполнил бак бензином, который, как и говорил Остап, оказался высшей очистки, беззастенчиво захватил в запас три больших бидона горючего, переменил камеры и протекторы на всех четырех колесах, захватил помпу и даже домкрат. Этим он совершенно опустошил как базисный, так и операционный склады удоевского отделения Автодора. Дорога до Одессы была обеспечена материалами. Не было, правда, денег. Но это командора не беспокоило. В Удоеве путешественники прекрасно пообедали, и деньги, в сущности, еще не были нужны. - О карманных деньгах не надо думать, - сказал Остап, - они валяются на дороге, и мы будем их подбирать по мере надобности.