Макарий Митрополит (Булгаков) История русской церкви (107)

ГЛАВА II I Первая и весьма важная для Западнорусской Церкви перемена вследствие войны московского государя Ивана III с литовским Александром произошла в положении королевы Елены. Уже в то время, пока продолжалась эта война, счастливая для России, Александр начал оказывать своей супруге более внимания, нежели прежде: в 1501 г. он пожаловал ей, как мы видели, несколько своих имений, чего прежде она напрасно у него просила, и, несмотря на неоднократные настояния со стороны папы, не соглашался удалить ее от себя. Вслед за тем он подарил ей еще собственное, хотя и небольшое, село Тростенец близ Минска, которое Елена тогда же (17 генваря 1502 г.) записала на минский Вознесенский монастырь, и Александр подтвердил эту запись своею грамотою (10 марта 1502 г.). Потому в следующем году, пред заключением перемирия между Москвою и Литвою Елена не без основания писала к отцу и говорила ему чрез своего канцлера Сапегу, что муж ее любит и жалует и дает ей волю держаться греческого закона и обычаев, и выражала уверенность, что, пока Александр жив, она не ожидает себе никакого принуждения в вере. По заключении перемирия (1503) Александр сделал своей супруге еще более значительный подарок: записал за нею в пожизненное владение город, или замок, Могилев со всею его областию и крестьянами. А чтобы освободить себя от укоров латинского духовенства и собственной совести, Александр просил нового папу Юлия II разрешить его от тяжких обязательств, наложенных на него прежним папою Александром VI по отношению к Елене, объясняя, что ни принуждать ее к римскому закону, ни удалить ее от себя за ее непреклонность в греческом законе не может, потому что в таком случае отец ее, московский великий князь, наверно вновь поднимет войну на Литовское государство и причинит ему много зла. И новый папа принял просьбу короля, дозволил ему (22 августа 1505 г.) терпеть Елену, несмотря на ее упорство в своем законе, жить с нею как с супругою и не принуждать ее к латинству, по крайней мере, пока не скончается ее отец, уже дряхлый, или не представится к тому другого удобного случая, прибавив, однако ж: "Если только Елена будет содержать декреты Флорентийского Собора, не будет презирать обрядов латинских и никого не станет приводить к своей русской секте". Московский государь Иван Васильевич скончался через два месяца (28 октября), но сын и преемник его, Василий Иванович, посылая послов своих с известием об этом и о своем вступлении на престол к королю Александру, прежде всего требовал, чтобы он в силу постановленного договора не принуждал своей жены, а его сестры королевы Елены к римскому закону, и Александр остался верен этому договору до самой своей смерти, последовавшей в конце ноября 1506 г. Новое значение и силу королевы Елены вскоре увидели все православные, когда по ее указанию и ходатайству избран был для них и утвержден королем Александром новый митрополит Иона II. И этот выбор тем более был им дорог и приятен, что оказался впоследствии весьма благотворным для Церкви. По сознанию самих униатских писателей, Иона был человек благочестивый, хота и простой, и до того был привержен к своей вере, что с его времени Русь снова поворотила к схизме, схизма вновь подняла свою голову и утвердилась в странах великого княжества Литовского и польских; за ним как пастырем-схизматиком открыто последовали его духовные овцы, и не только низший класс народа, но и шляхта и вельможи, поколебавшиеся было прежде. На митрополию он избран, по словам тех же писателей, из архимандритов минского Вознесенского монастыря, которому покровительствовала Елена, а родом был будто бы из Москвы, где и напитался такою упорною привязанностью к схизме. До поступления в монашество не был ли Иона священником и духовником Елены после попа Фомы, прибывшего с нею, о котором потом (в 1497 г.) она отзывалась своему отцу: "Поп Фома не по мне", присовокупляя: "А есть со мною другой поп из Вильны, и он добре добр"? И не потому ли Елена благодетельствовала минскому монастырю, что там настоятельствовал ее бывший духовник; не потому ли и ходатайствовала об избрании его в митрополита, что близко знала его и уважала? Как бы то ни было, несомненно одно, что до своего монашества Иона был женат и имел детей. Время избрания его на митрополию с точностию неизвестно, но в марте 1502 г. он был еще настоятелем минского Вознесенского монастыря, а в октябре 1503 г. уже назывался "освященным епископом, нареченным митрополитом Киевским и всея Руси" и совершил освящение великой церкви Супрасльского монастыря во имя Благовещения и двух ее приделов: одного во имя святых мучеников Бориса и Глеба, а другого во имя преподобных Антония и Феодосия Печерских. Благословение же и поставление на митрополию Иона получил, по всей вероятности, от Цареградского патриарха Пахомия, который в 1504 г. первосвятительствовал несколько месяцев. Дав русским такого достойного архипастыря по желанию своей супруги, Александр не переставал оказывать им и другие знаки своего внимания. В 1503 г. (июля 16) он подтвердил уставную грамоту жителям Витебска, в которой, между прочим, обещал не вступаться в их православные церкви и церковные домы и ни в чем не нарушать прав русской веры, даже если бы ее содержали некоторые из литовцев или поляков, крестившиеся прежде. В том же году пожаловал Полоцкому владыке Луке в один день (26 декабря) две грамоты: одною возвратил ему села и земли, которые за четыре года прежде отнял у него и передал соборным клирошанам; а другою подтвердил ему ту самую грамоту о правах церковных, по Свитку Ярославову, и даже в тех же выражениях, которую дал прежде (1499) русскому духовенству. В 1504 г., марта 15, по просьбе Холмского владыки подтвердил ему грамоту короля Владислава 1443 г., марта 22, которою ограждались все прежние права русского духовенства, судебные и имущественные, и оно приравнивалось по правам духовенству римскому. При осаде города Смоленска московским войском и во время произведенных им опустошений в окрестных местах (около половины 1502 г.) нареченный владыка Смоленский Иосиф (Солтан) показал королю Александру верную службу против неприятеля и сам потерпел немалый убыток, так как неприятель многие его волости церковные забрал, а другие совсем разорил. За это король пожаловал (15 сентября 1504 г.) Иосифу в Бельском уезде три небольшие имения: Топилец, Батюты и Пыщево в полную и вечную собственность. В следующем году по просьбе того же владыки Иосифа вместе с князьями, боярами и всеми жителями земли Смоленской Александр подтвердил (1 марта) жалованную им грамоту о неприкосновенности их православной веры и других прав и вольностей и дал обещание: "Напервей нам христианства греческого закону не рушити, налоги на их веру не чинити, а в церковные земли и в воды не вступатися, також в монастыри". Через год пожаловал (3 марта) Киево-Николаевскому Пустынскому монастырю грамоту на владение купленною землею и угодьями. Неизвестно, в каком именно году Туровский и Пинский владыка Вассиан жаловался королю Александру, что пинские князья Иван и Федор Иванович Ярославичи без ведома и благословения его, владыки, закладают и строят по городам и волостям церкви, определяют к тем церквам попов, судят их и совсем освобождают их от послушания владыке. Александр признал жалобу справедливою и присудил, чтобы все церкви, построенные Ярославичами без воли и благословения владыки, отданы были в его ведение вместе с священниками и чтобы впредь во всей "парафии" Туровской и Пинской светские люди, князья, бояре и другие без воли и благословения владыки церквей и монастырей не закладывали и не строили, священников к ним не определяли и ни в какие духовные справы не вступались под опасением штрафа в три тысячи коп литовских на государя. Но с другой стороны, Александр не переставал делать и такие распоряжения, которые не могли служить на пользу православной Церкви: он отдал (12 сентября 1504 г.) Пересопницкий монастырь со всеми его селами, землями и угодьями во владение княгине Марии Чарторыйской, а через полгода - сыну ее, князю Федору Чарторыйскому, и его потомкам. Александр не усомнился войти в непосредственное сношение даже с Цареградским патриархом Иоакимом, тем самым, которого папа в своей грамоте к нему, Александру, как мы видели, назвал еретиком и незаконно поставленным на патриаршество. Король написал к патриарху письмо, которым извещал, что "маршалок его державы, правоверный и знаменитый господин Александр Иванович Ходкевич основал и построил на собственные средства в своей наследственной отчине - в Блудовских лесах, на берегу реки Супрасли славный монастырь в честь Пречистой и Преблаженной Девы Марии, Богородицы", Тогда же написал к патриарху и сам Ходкевич, что построил в своей обители прекрасный храм, с большими издержками, и обеспечил средства для существования как храма, так и обители на вечные времена вместе с Смоленским епископом Иосифом. В ответ на эти письма Вселенский патриарх прислал (1505) в Супрасльский монастырь свою благословенную грамоту, в которой прежде всего благословляет вкладчиков, или благотворителей, святой обители, боярина Александра и епископа Смоленского Иосифа, потом самую обитель; утверждает ее правила и устав и заповедует, чтобы в обители непрестанно поминаемы были в молитвах названные ее благотворители, чтобы братия избирали себе игумена из собственной среды, не употребляли хмельных напитков и без воли игумена не выходили даже за монастырские ворота; наконец, чтобы между братиями существовало совершеннейшее общежитие и ни один монах не держал у себя ни денег, ни иной какой вещи, а отдавал все на хранение избранному братством казнохранителю. Смоленский епископ Иосиф, который в грамоте патриаршей наравне с Ходкевичем назван благотворителем Супрасльской обители, пожертвовал ей те самые три небольшие села в Бельском уезде, которые получил от короля Александра за свои заслуги. Пожертвование это было сделано, без сомнения, еще до письма, посланного Ходкевичем к патриарху, но грамоту в подтверждение своего пожертвования Иосиф дал обители уже 11 мая 1506 г. Из действий самого митрополита Ионы известны немногие. Во время войны Ивана Васильевича с Александром взят был в плен московским войском в числе других и сын Ионы Сенька Кривой. В 1505 г., когда к новому московскому великому князю, Василию Ивановичу, приходил посол от польского короля, присылал и митрополит Иона своего человека к Московскому митрополиту Симону и просил исходатайствовать его сыну Сеньке освобождение из плена на обмен одного боярского сына. Но ходатайство Симона не имело успеха, потому что государю хотелось обменять митрополичьего сына не на одного, а на двух боярских детей. В следующем году, также с послом королевским, Иона снова прислал в Москву своего человека и просил о сыне. В этот раз Василий Иванович, снисходя на просьбу Ионы, а более на ходатайство своего Московского митрополита и бояр, повелел отпустить Сеньку Кривого в обмен на одного сына боярского, хотя, как далее увидим, обмен состоялся еще нескоро. Во время той же войны Ивана Васильевича с Александром московское войско после неудачной осады Смоленска, опустошая литовские области, доходило и до Гродны и здесь разорило Коложский монастырь и в нем церковь святых мучеников Бориса и Глеба. Нашелся благотворитель и для этой обители - некто Богуш Боговитинович, писарь королевский, городничий трокский. Он воздвиг и обновил, на собственные средства, церковь и монастырь, снабдил их всем необходимым и пожертвовал им село свое Чащевичи с землями и всеми угодьями, на что и выдал монастырю запись в 20-й день июля 1506 г. в присутствии митрополита Ионы и Смоленского владыки Иосифа. В то же время митрополит Иона по просьбе Боговитиновича дал монастырю благословенную грамоту (от 20 июля 1506 г.), в которой отказался за себя и своих преемников от всех доходов, собиравшихся дотоле в митрополичью казну с этого монастыря, как-то: от сборных куниц, подъездов, стаций, поклонов и иных, и предоставил навсегда ктитору храма Богушу вместе с монастырскою братиею избирать игуменов и подавать им монастырь по своей воле, только с благословения митрополита и без всякой мзды ему за благословение. Под грамотою своею Иона подписался так: "Волею Божею, Иона архиепископ метрополит Киевски и всея Руси се писах моею рукою". Эту грамоту митрополита, равно как и фундушевую запись Боговитиновича, спустя год подтвердил и новый король польский Сигизмунд своею грамотою, которою передал Коложский Борисоглебский монастырь во власть, "опеканье" и подаванье пану Боговитиновичу, с тем чтобы митрополит и епархиальный архиерей не вступались ни в монастырь, ни в церковь и никаких доходов и подачек с них не брали, а преподавали только благословение избранному игумену. Под конец своей жизни, но находясь еще в здоровом состоянии, митрополит Иона составил два духовных завещания. В одном расписал часть своего имущества на церкви Божии для спасения своей души; в другом - некоторую сумму золотых и иного своего имущества назначил своему государю, еще некоторую распределил между своими приятелями и слугами и в особенности перечислил все вещи и деньги, которые должны принадлежать сыну его Сеньке, находившемуся еще в плену московском. Оба эти завещания Иона представил королю Сигизмунду и бил челом утвердить их, чтобы ни при жизни его, митрополита, ни по смерти завещания никем не были нарушены и все вещи были розданы по назначению, а вещи сына его сохранялись в целости, пока он не освободится из плена. Король уважил желание первосвятителя и оба его завещания утвердил своею грамотою в 9-й день июля 1507 г. Кончину митрополита Ионы надобно относить к последним месяцам того же 1507 г., судя по тому, что в начале следующего года, как увидим, был уже другой митрополит Киевский и всея Руси. Были во дни митрополита Ионы и другие знатные лица кроме известных уже нам маршалка Ходкевича и королевского писаря Боговитиновича, делавшие вклады и пожертвования на православные церкви и монастыри. Князь Федор Иванович Ярославич пинский, соорудив в имении своем Ставке церковь святых Иоакима и Анны, наделил ее (1504) пахотными и бортными землями, сеножатями и рыбными ловлями, назначил священнику ее десятину ржи и всякого ярового хлеба из своего нового двора и по семидесяти грошей ежегодно. Князь Михаил Иванович Мстиславский, благотворивший и прежде Мстиславскому Пустынскому монастырю, прибавил ему (1505) еще медовую и денежную дани из своих имений. Князь Димитрий Путятич, воевода киевский, не успел оставить духовного завещания, но душеприказчик его князь Михаил Глинский сам назначил и раздал по душе его с соизволения короля Александра пожертвования на церкви и монастыри. Грамота королевская (от 29 апреля 1506 г.), в которой излагается и утверждается это распоряжение Глинского, представляет собою весьма любопытный исторический документ. Из нее можно видеть, сколько было тогда в Западнорусской Церкви православных архиерейских кафедр, сколько церквей в Вильне и какие церкви и монастыри считались наиболее уважаемыми. Самые большие вклады из оставшихся имений покойного князя Путятича сделаны на монастырь Киево-Печерский, в котором погребены были родители его и он сам, и на виленский Пречистенский собор: первому назначены половина крестьян, данников покойного князя, по имени Зеремцов, живших за Березиною, и устав меда, который шел с них; последнему - другая половина тех же данников и такой же устав меда. Затем дано по десяти коп грошей на каждый из архиерейских синодиков для поминовения покойного князя, и именно на синодики: митрополичий, смоленский, полоцкий, володимерский, луцкий, туровский, перемышльский и холмский, всего - на восемь. Далее - десять коп грошей на виленский Троицкий монастырь и по две копы грошей на двенадцать виленских церквей, которых, следовательно, вместе с Пречистенским собором и Троицким монастырем, было в Вильне четырнадцать. Еще далее назначено по десяти коп грошей: в Новогрудке на две церкви - Пречистой и святых мучеников Бориса и Глеба, в Минске на Вознесенский монастырь, в Гродне на церковь Пречистой и на монастырь Бориса и Глеба, в Смоленске на соборную церковь Пречистой и на общежительные монастыри - Троицкий и Спасский, в Витебске на соборную церковь святого Михаила, в Полоцке на Софийский собор, в Бресте на соборную церковь святого Николая, во Владимире на церковь Пречистой, в Луцке на церковь святого Иоанна Богослова и на Жидичинский Николаевский монастырь, в Холме на церковь Пречистой, в Перемышле на соборную церковь, в имениях покойного князя на Троицкий монастырь и еще на какой-то Пустынский монастырь пана Александра (вероятно, Ходкевича, т. е. Супрасльский). Наконец, на Спасскую церковь в Люблине назначено пять коп грошей и на семь церквей в имениях покойного князя Путятича по копе грошей. II Отпуская послов нового польского короля и великого князя литовского Сигизмунда, приходивших в Москву с вестию о его вступлении на престол, московский государь Василий Иванович (в марте 1507 г.) дал им наказ: "Молвите от нас брату и свату нашему Сигизмунду, чтобы и ныне сестра наша Елена, а его сноха ведала свой греческий закон во всем, а он бы ее жаловал, и берег, и держал в чести, как пригоже, и к римскому закону ее не нудил бы ничем". И надобно отдать справедливость Сигизмунду: он так и действовал по отношению к Елене. Еще прежде (генваря 5) он пожаловал ей в пожизненное владение свой замок Бельск с городами Суражем и Брянском, со всеми боярами, слугами и людьми Бельского повета, со всеми землями, лесами, сеножатями, со всеми ловами, рыбными, звериными и птичьими, со всеми данями, доходами и пожитками. А через три года (12 марта 1510 г.) отдал ей по ее просьбе виленский Свято-Троицкий монастырь в ее патронатство, чтобы она сама избирала архимандрита монастырю и подавала его кому захочет, а ни митрополит, ни даже король в то не вступались. Потому-то и Елена, насколько могла, старалась пособлять Сигизмунду в его сношениях с ее братом. Когда князь Михаил Глинский с своими братьями и приятелями взбунтовался против литовского государя и Василий Иванович, приняв их в подданство России, послал им (весною 1508 г.) на помощь войско для разорения Литовской земли, тогда вместе с послом от Сигизмунда в Москву присылала и Елена своего человека и просила Василия Ивановича, чтобы он был с королем "в любви, и в братстве, и в приязни", а о Глинском писала, что он, забыв милости ее мужа Александра, который сделал его из смерда паном, посягнул на здоровье своего государя и своими чарами свел его со света. Правда, Глинский и его приятели уверяли Василия Ивановича, что в Литве опять пришла на Русь великая нужда о греческом законе, что ее нудят там к закону римскому, и Василий Иванович поверил им, почему и стал за них, и поднял свое оружие в оборону православной Руси в Литве, как сам объяснял своей сестре Елене, намекая ей, не настала ли теперь и ей великая неволя. Но это, без сомнения, была клевета изменников польского короля, которою они рассчитывали сильнее подействовать на московского государя и скорее вызвать его на борьбу с Сигизмундом: не сохранилось никаких указаний, чтобы тогда возобновлялась в Литве попытка к обращению православных к латинской вере. Доходили в Москву известия (1509), что король "держит не в чести" свою невестку Елену, и в другой раз (1512), что ее сильно обидели паны воеводы, виленский и троцкий, не пустили ехать в Бреславль, ее имение, а насильно отвезли в Троки, потом в Бирштаны и отобрали у нее казну, города и волости. Но первое известие ничем не подтвердилось, а последнее оказалось преувеличенным или искаженным, как видно из слов короля московскому послу: "Нам хорошо известно, что паны казны и никаких имений у нашей невестки не отнимали, в Троки и Бирштаны ее не возили, нечести ей никакой не чинили, но только сказали ей с нашего ведома, чтобы ее милость в Бреславль не ехала, по небезопасности пограничных мест, а пребывала по другим своим городам и дворам. Мы нашу невестку королеву Елену, с тех пор как стали господарем в нашей отчине, держали в великой чести и к римскому закону никогда не нудили и не будем нудить, а городов и волостей, что подавал ей наш брат, не только у нее не отнимали, но придали ей к тому еще несколько городов, и волостей, и дворов наших. Для большего же удостоверения ехал бы ты к самой нашей невестке, королеве, и порасспросил ее о том". В распространении ложных слухов относительно Елены не без основания подозревают князя Михаила Глинского: он подал даже "запись" великому князю Василию Ивановичу, будто его сестру Елену зельем отравили. Елена скончалась 24 генваря 1513 г. в своем имении Бреславле и погребена с честию в виленском Пречистенском соборе самим митрополитом Иосифом II, который нарочно для этого вызван был в Вильну. Не знаем, участвовала ли Елена своим ходатайством и в избрании Иосифа на митрополию, как прежде участвовала в избрании Ионы II, но должны сказать, что и настоящий выбор православного митрополита был весьма удачен. Иосиф происходил из знатной фамилии Солтанов, хотя и нельзя доказать непререкаемо, будто он был тот самый Иван Солтан, который еще при Казимире служил земским подскарбием великого княжества Литовского и в 1476 г. подписался под известным посланием митрополита Мисаила к папе Сиксту IV, как утверждают униатские и иезуитские писатели, выводя отсюда заключение, что митрополит Иосиф Солтан был униат. Мать его Василисса происходила из рода Тышкевичей, сестра Анна находилась в супружестве за князем Александром Чарторыйским, а другая, Марина, - за Василием Горностаем; старший брат назывался Михаилом Солтановичем. Сам Иосиф, как мы уже упоминали, показал верную службу королю Александру еще в 1502 г., при осаде Смоленска русскими, когда был только нареченным епископом, за что и получил от короля три имения. Потом пожертвованием этих имений на Супрасльскую обитель сделался известным Вселенскому патриарху (1505) и новому королю Сигизмунду, который утвердил (1507) за обителию его дар, а самому Иосифу, владыке Смоленскому, во внимание к прежним убыткам, какие потерпела его кафедра от русских, пожаловал (18 июля 1507 г.) сельцо Капустинское. На митрополию он избран, по всей вероятности, к концу того же 1507 г., потому что в генваре следующего был уже митрополитом, хотя, разумеется, только нареченным, как называл его даже в феврале 1509 г. и сам король в своей окружной грамоте. Но в сентябре 1509 г. подписывался уже под своими грамотами так: "Волею Божиею Иосиф архиепископ, митрополит Киевский и Галицкий и всея Руси". Следовательно, поставление его на митрополию совершилось между февралем и сентябрем 1509 г. Это поставление он получил, как сам свидетельствует, благословением святейшего Вселенского патриарха Константинаграда, нового Рима, кир Пахомия и его великого Собора. Пока был нареченным митрополитом, Иосиф удерживал за собою и Смоленскую епархию и иногда проживал в Смоленске, но, сделавшись действительным митрополитом, скоро поставил для Смоленской епархии особого епископа - Варсонофия. Едва прошло несколько месяцев со времени утверждения Иосифа на митрополитской кафедре, как он созвал Собор в Вильне "о церковных вещех и о исправлении дел духовных", который и состоялся в самый праздник Рождества Христова, 25 декабря 1509 г. Причины, вызвавшие созвание Собора, объяснил сам митрополит в начале "соборного деяния" воспользовавшись при этом словами митрополита Кирилла II, сказанными на Владимирском Соборе 1274 г. "С того дня, - говорит Иосиф, - как изволением Божиим я, недостойный, занял престол митрополии Киевской и всея Руси и принял обязанность пасти Церковь Божию, отсекать всякое преступление закона нашей православной веры и утверждать, по древнему обычаю, церковные уставы, я видел много нестроения и бесчиния в духовенстве и много о том слышал... Все это мы должны исправлять и очищать по правилам святым, о всем должны скорбеть и болеть. Ибо какой прибыток получили мы чрез умножение наших грехов? Не рассеял ли нас Бог по лицу всей земли? Нс разведены ли сыны и дщери наши во многие страны поморские, плененные от поганых? Не взяты ли были грады наши; не пали ли сильные князья наши от острия меча; не запустели ли св. Божии церкви; не томимся ли всякий день от безбожных поганых агарян? Все это бывает нам за то, что мы ходим не по правилам св. апостолов и не по заповедям св. отцов наших. Посему мы, Иосиф, милостию Божиею архиепископ, митрополит Киевский и всея Руси, и составили Собор с преподобными епископами, пречестными архимандритами и игуменами и богобоязненными священниками..." Епископов присутствовало на Соборе семь (а с митрополитом восемь), именно: Владимирский и Берестейский Вассиан, Смоленский Варсонофий, Луцкий и Острожский Кирилл, Полоцкий и Витебский Евфимий, Туровский и Пинский Арсений, Перемышльский Антоний и Холмский Филарет. Архимандритов (хотя в числе их упомянут один и игумен) также семь: Киево-Печерской великой лавры Иона, Благовещенской патриаршеской обители (так называли Супрасльский монастырь) игумен Пафнутий, троицкий виленский Изосима, лаврашевский Арсений, троицкий слуцкий Иосиф, вознесенский минский Сергий, Михайловский городецкий из Полоцка Антоний. Игуменов - шесть: троицкий (неизвестно откуда) Симон, свято-духовский из Смоленска Афанасий, иоанновский островский из Полоцка Евфимий, петровский из Полоцка Алексий, николаевский из Гольшан Иона и николаевский из Лоска Геронтий. Протопопов - семь: виленский Матфей, новгородский Иаков, городенский Антипа, слуцкий Феодор, марковский Лукиан, слонимский Косьма и волковыйский Феодор. Кроме того, на Соборе находились и священники. Деяние Виленского Собора представляет нам верную картину тогдашних недостатков и злоупотреблений, существовавших в Западнорусской митрополии, так как одни из них ясно выражены Собором, а другие указаны самими определениями Собора. Всех определений, или правил, Собор постановил 15, которые, впрочем, могут быть разделены на три класса. Первые четыре правила касаются поставления на священные степени. "Некоторые в нашем законе, - говорит Собор, - презирая отеческое предание и заповеди, ради мирской славы и властительства покупают себе еще при жизни епископов их кафедры и принимают эти кафедры без совета и согласия митрополии и епископов и без избрания от князей и панов нашего греческого закона". Так же приобретались и настоятельские места в монастырях, и священнические на приходах. А дьяки или причетники без воли своего епархиального владыки отправлялись в другие епархии и получали священство от чужих архиереев. Против этих нестроений Собор постановил: 1) "никому не подкупаться под живыми епископами, архимандритами и священниками". Если же кто дерзнет на такое дело, архимандрит ли, или игумен, или священник, или мирянин, то да будет на них церковное неблагословение и отлучение, пока не покаются, и на епископство, и на всякий священнический сан их отнюдь не поставлять. А если кто из епископов дерзнет такого бесчинника совершить во священство, тот сам да будет лишен своего сана. 2) Архиепископу и епископам отнюдь не поставлять на священство дьяков из чужих епархий без повеленной грамоты от их епископа и без отпустных листов, которые должны быть писаны особо, по древнему обычаю. 3) Во епископы и во всякий степень священства ставить только достойных, после обыска и по свидетельству и поручительству их духовного отца, а недостойных отнюдь не ставить, если и господарь (т. е. великий князь литовский) присылать будет: в таком случае "всем нам с митрополитом пойти к господарю и объявить недостоинство того недостойного". 4) Если же какой-либо епископ или священник, утаив свою виновную совесть от своего духовного отца, восприимет святительство или священство, но потом будет обличен, такого отлучить от Божественной службы. Другой класс правил составляют те, которые касаются поведения духовных лиц и отчасти мирян. Некоторые епископы, не желая повиноваться великой церкви (т. е. митрополичьей) и иметь к ней послушание, не приходили на Соборы для совещаний об утверждении православной веры и не имели попечения о своей духовной пастве, а принимали на себя мирские дела и теми делами оправдывали себя; иногда же без вины отнимали от игуменов и священников их церкви. Монахи исходили из своих монастырей без воли и отпустной грамоты настоятелей, и иеромонахи священствовали вне монастырей без благословения святительского. Вдовые священники мирские имели наложниц и продолжали священствовать, к величайшему соблазну мирян. Священники, подпадавшие под запрещение от своего архиерея, отходили в другие епархии и там получали благословение и священствовали. Равно и миряне, подвергшиеся за какие-либо духовные вины отлучению от своих епископов, уходили в иные епископии и там принимались в общение. А некоторые миряне, имея у себя "Божественные правила", не хотели слушаться своих пастырей и думали сами себе быть законом. Против этих нестроений Собор определил: 1) всем епископам без всякого прекословия, кроме великой какой-либо нужды, собираться на Соборы, а которые епископы ради мирских дел будут уклоняться от священных Соборов, презирать свою духовную паству и не иметь о ней попечения, таковые да будут безответны (правило 14). 2) От игуменов и священников не отнимать церквей без вины и без преступлений, указанных в их ставленой грамоте. Если же священник начнет свою церковь держать в небрежении, бесчинно, или церковные службы совершать не по уставу, или упиваться, у такого бесчинника отнять церковь и отлучить его на время. А если он не перестанет творить бесчиния, тогда епископу "соборне, с своим крылосом, с священноиноками и с попами" (вот имя и состав духовного управления и суда при тогдашних епархиальных архиереях!) запретить такому бесчиннику священнослужение (правило 7). 3) Монахам из своих монастырей без воли игуменской отнюдь не исходить и без отпустной грамоты от настоятеля нигде их не принимать, а священноиноки да не священствуют нигде без благословения святительского (правило 12). 4) Попам и диаконам, не имеющим своих жен, запрещается священствовать во всем пределе митрополии Киевской, и Галицкой, и всея Руси, как "и ныне Вселенская великая Константинопольская Церковь держит", последуя правилам соборным и отеческим и законам царским. А если бы митрополит или кто-либо из епископов захотел нарушить это соборное определение и дозволил вдовым священникам священствовать, таковой сам да будет лишен своего сана, епископ - митрополитом, а митрополит - Собором всех епископов его области. Если же какие-либо миряне явятся непокорными этому правилу, они соборне да будут отлучены всеми епископами и, если не покаются, преданы проклятию (правило 6). Священников и мирян, подвергшихся неблагословению и отлучению от своего епископа, отнюдь не разрешать и не допускать до церковного общения в других епархиях без воли их епископа. Священника без отпустной грамоты от епископа в другой епархии не принимать (правило 5). Божественных правил (Кормчей) мирянам у себя не держать, а кто станет держать, да будет в церковном отлучении, пока не оставит их (правило 13). Последний класс правил касается отношения светских людей к Церкви и направлен против их злоупотреблений. Некоторые православные князья и паны, пользуясь в своих имениях правом подавания, т. е. избрания и назначения священников к приходским церквам, сами потом и отнимали эти церкви у священников без ведома епархиального архиерея. Другие по небрежности долго оставляли в своих имениях приходские церкви без священников. Иные приказывали священникам священнодействовать в их церквах без благословения архиерейского. Еще некоторые отнимали у церквей имения и другие церковные вещи. Имея все это в виду, святители, присутствовавшие на Соборе, определили: 1) когда в имениях православных князей и панов, пользующихся правом подаванья, мы рукоположим к какой-либо церкви священника или благословим в ней петь прежде рукоположенного и подтвердим то нашею грамотою, то князья и паны не должны у этого священника отнимать церкви без нашего ведома святительского. Если священник в чем провинится, они должны объявить его вину нам своим писанием, и мы соборне ее рассмотрим, и если священник будет достоин отлучения, мы удалим его от церкви и отдадим ее другому нашим благословением. Если же князь или боярин самовольно отнимет у священника церковь без его вины и без ведома святительского, нам к той церкви священника не давать, пока не оказана будет справедливость прежнему (правило 8). 2) Если князь или боярин в своих имениях будет держать церковь в небрежении, без священника, три месяца, нам от себя послать к той церкви попа для хвалы Божией и блага христиан, живых и умерших (правило 9). Если по приказанию князя или пана какой-либо священник начнет священствовать в церкви без нашего благословения, то да будет он, по правилам, лишен своего сана (правило 11). Если князь или боярин отымет церковное имение или что-либо другое церковное, нам такого обослать нашим листом и благословением, чтобы церковное отдал церкви, а если имеет дело до церковного имения, то отыскивал бы его правом пред митрополитом. Если же нашего листа и благословения не послушает, на такого послать отлучение церковное. Если какие-либо сыны нашего смирения, в какой бы то ни было епархии, начнут противиться этому нашему законоположению, да будут от всех нас соборне отлучены (правило 10). Последнее (15-е) правило составляет собственно заключение соборного деяния и имеет целию утверждение и ограждение всех постановленных Собором правил. "Если, - говорят святители, - господарь или какие-либо вельможи и власти будут присылать к митрополиту или епископу, чтобы исполнить их волю и нарушить в чем-либо хотя одно из положенных нами соборне определений, то никому из нас на то не дерзать, а всем нам съехаться, на собственный счет, к митрополиту и бить челом господарю и непоколебимо стоять, чтобы закон нашей православной веры не был нарушен. Все это мы соборне, единоумно и единодушно положили, и записали, и утвердили нашими печатьми, чтобы все эти правила нам и по нас будущим митрополитам и епископам беречь и содержать ненарушимо. А если кто-либо из нас или будущие после нас церковные пастыри по своему нерадению или скупости захотят преступить эту заповедь, положенную и утвержденную нами, и за нее не пострадают, те да будут лишены своего сана". Не напрасно с такою силою и настойчивостию отцы Собора желали утвердить постановленную ими заповедь: они видели и сознавали, как велико зло, против которого боролись, и как необходимо положить ему преграду. Особенно эта покупка святительских кафедр и других священных степеней, эта непокорность епископов митрополиту, их неявка на Соборы, нерадение о своих паствах и занятия мирскими делами, эта безнравственная и соблазнительная жизнь вдовых попов, эти своевольные распоряжения князей, бояр и самого великого князя в делах православной Церкви угрожали ей самыми гибельными последствиями. Деяние Виленского Собора, бывшего под председательством митрополита Иосифа Солтана, заметим кстати, служит неопровержимым свидетельством, что Иосиф вовсе не был униатом: во всем деянии нет ни слова ни о папе, ни об унии, ни о каком-либо отношении к папе Литовской митрополии; напротив, отцы Собора говорят только о нашем греческом православном законе и свое постановление о вдовых священниках основали прямо на примере Вселенской великой Константинопольской Церкви. Издав несколько правил по поводу вопиющих нужд своей местной Церкви, западнорусские иерархи, конечно, понимали, что эти правила могут иметь силу только для православных, но вовсе не обязательны для живущих с ними латинян и, кроме того, далеко не исчерпывают всех церковных канонов и постановлений. И вот, спустя полтора года после Виленского Собора митрополит Иосиф со всеми своими епископами, а также все князья и паны греческого закона и во главе их князь Константин Иванович Острожский, великий гетман, били челом Сигизмунду, чтоб он подтвердил все духовные права, какие только от начала христианства на Руси дарованы были митрополиту Киевскому и подведомым ему епископам на основании Номоканона Восточной Церкви, и положили пред королем грамоты его предка Витовта, отца Казимира и брата Александра, пожалованные в свое время для подтверждения этих прав. Сигизмунд, рассмотрев представленные ему грамоты, дал и от себя такую же грамоту, в которой прежде всего определил: "Имеет Киевский митрополит держать в своей власти все церкви греческого закона в нашей отчине и управлять ими; давать им, по св. правилам, епископов, архимандритов, игуменов и всякий священнический чин греческого закона; судить и рядить как духовных, так и светских и виновных карать и вообще отправлять всякие духовные дела по уставам соборной Восточной Церкви совершенно невозбранно; также и епископы, находящиеся под Киевскою митрополиею, имеют судить и рядить и отправлять все духовные дела в своих епископиях, по давнему обычаю". Затем приказал князьям, и панам, и вообще светским лицам не только греческого, но и римского закона словами известной уже нам такой же грамоты Александра, чтобы они не чинили кривды митрополиту Киевскому и епископам и в церковные доходы и во все справы и суды духовные не вступались, и повторил приказание той же Александровой грамоты панам римского закона, имевшим в своих вотчинах и поместьях православные церкви. Грамота дана Сигизмундом на великом сейме, бывшем в Бресте 2 июля 1511 г., и представляет новое свидетельство, что ни митрополит Иосиф, ни все вообще православные в Литве тогда не знали никакой унии. В 1514 г. митрополит созвал новый Собор, вероятно в Вильне, на котором обсуждался вопрос об установлении празднования в честь преподобного Елисея Лаврашевского. Этот Елисей происходил от знатных родителей-литовцев. Сначала он служил при дворе великого князя литовского и занимал высокие должности. Потом, любя уединение, удалился в пустыню, где, будучи найден каким-то православным иноком, принял от него монашеское пострижение. Когда молва о его суровой жизни собрала к нему многих желавших подвизаться под его руководством, он построил для них на берегу Немана, неподалеку от Новогрудка, церковь и основал около 1225 г. монастырь, так называемый Лаврашевский, в котором и был первым настоятелем-архимандритом. После многолетних подвигов Елисей был умерщвлен каким-то юношею в ночь 23 октября и погребен в монастырской церкви. У гроба его начали совершаться чудесные исцеления и привлекать к нему толпы усердных чтителей и богомольцев. Во дни польского короля Александра, следовательно, уже в начале XVI в., когда татары вторглись в литовские владения и произвели страшные опустошения вокруг Новогрудка, они не осмелились напасть на Лаврашевский монастырь, а поспешно бежали от него: им показалось, что монастырские дворы наполнены отборною конницею, тогда как там не было ни одного воина. Чудо приписали заступничеству преподобного Елисея, и уважение к нему еще более усилилось в среде православных жителей Литвы. Это, может быть, особенно и расположило митрополита Иосифа созвать Собор, который и определил праздновать преподобному Елисею в день его кончины - 23 октября. Был ли установлен праздник общий для всей Западнорусской Церкви или только местный, не знаем, но несомненно, что его праздновали литовские униаты, прежде бывшие православными, еще в половине XVII в. и что тогда еще существовало какое-то рукописное житие преподобного Елисея на славянском языке, не сохранившееся доселе. Два Собора, созванные первосвятителем Иосифом, и испрошенная им вместе с епископами королевская грамота о неприкосновенности их церковных прав - все это говорит о деятельности Иосифа как митрополита. Сохранилось несколько известий и о деятельности его как епархиального владыки. Вскоре по своем избрании на митрополию он узнал, что в разных местах подведомой ему епархии многие христиане живут незаконно с женами, без церковного венчания, не хотят крестить детей, не ходят на исповедь, и начал посылать своих слуг, чтобы они брали виновных и представляли к нему на суд. Но местные власти и жители стояли за виновных и не выдавали их. Иосиф обратился к королю, и Сигизмунд издал (10 февраля 1509 г.) окружную грамоту к местным войтам, бурмистрам, радцам и всем жителям, чтобы они не заступались за таких людей, которые нехорошо держат свой закон, а выдавали их слугам митрополита пред королевским дворянином Иваном Черкасом, иначе этот дворянин будет насильно брать виновных и представлять на суд митрополита. Через три с небольшим года Иосиф вынужден был принести новую жалобу королю, касавшуюся, впрочем, одного Слонимского уезда, который, следовательно, принадлежал к митрополичьей епархии. В этом уезде были также православные князья, бояре и другие, которые с женами жили незаконно и не хотели быть послушными в делах духовных поставленным там от митрополита начальственным лицам: десятиннику-дворянину Деннице и протоиерею. Сигизмунд приказал своею грамотою (15 сентября 1512 г.) обывателям Слонимского уезда, чтобы они непременно были послушны и подсудны в духовных делах местному митрополичьему десятиннику и протоиерею. Таким образом, и в епархиях Литовской митрополии, как Московской, кроме главных духовных судов при кафедрах архиереев существовали еще местные духовные суды по округам, или десятинам, - суды десятильничьи. В другом роде известны нам действия Иосифа в его кафедральном городе Вильне. "Поведали нам, - говорит он в своей благословенной грамоте (от 20 сентября 1509 г.), - сыны нашего смирения, виленские мещане (т. е. граждане) нашего православного христианства греческого закона, братство дома Пречистой Богоматери, что господин святейший Вселенский патриарх Константинопольский прислал им подвижный антиминс, и просили нас, чтобы мы дозволили служить на том антиминсе Божественную службу пред ними в странах польских, немецких и других, где случится им быть в дороге. И мы на просьбу и желание их благословили и дозволили им то иметь, посему, когда какому-либо священнику придется ехать с ними из Вильны в какую бы то ни было сторону, мы благословляем того священника и дозволяем ему служить пред ними Божественную службу на том антиминсе". Грамота указывает на частный и неважный случай, но имеет большой исторический интерес: она свидетельствует о том живом церковном единении или унии, какую имели митрополит Иосиф Солтан и его духовные дети с Вселенским патриархом Царьграда, а отнюдь не с папою Римским и в первый раз упоминает о братстве, существовавшем при виленском Пречистенском соборе. Это уже второе братство в Вильне, отличное от братства кушнерского, которое было основано полстолетия тому назад и не числилось при какой-либо одной виленской церкви. "Братство дома Пречистыя Богоматери" называлось не по имени какого-либо цеха или сословия виленских граждан, а по имени кафедрального собора, на котором, конечно, и сосредоточивало свои попечения, и имело характер братства вполне церковного.