Меню
Назад » » 2013 » НОЯБРЬ » 7

Лучшую остроту атеиста


            

Выбор пищи; выбор климата и места; третье, в чем  ни за что не  следует
ошибиться,  есть выбор  своего  способа отдыха.  И  здесь,  смотря  по тому,
насколько дух есть  sui generis, пределы ему  дозволенного, т. е. полезного,
очень  узки.  В  моем  случае  всякое  чтение  принадлежит  к моему  отдыху:
следовательно, к тому,  что освобождает  меня  от  себя,  что  позволяет мне
гулять  по чужим  наукам и чужим душам  -  чего я не  принимаю уже  всерьез.
Чтение есть для меня  отдых именно  от  моей серьезности.  В глубоко рабочее
время у меня  не  видать книг: я остерегся  бы позволить кому-нибудь  вблизи
меня говорить или даже думать. А это  и называю я  читать... Заметили ли вы,
что в том глубоком  напряжении,  на какое  беременность  обрекает  дух  и  в
сущности весь организм,  всякая случайность,  всякий  род  раздражения извне
влияют слишком  болезненно,  "поражают" слишком глубоко? Надо по возможности
устранить  со  своего  пути  случайность,  внешнее  раздражение; нечто вроде
самозамуровывания   принадлежит   к   первым   мудрым  инстинктам   духовной
беременности.  Позволю ли я чужой мысли тайно перелезть через стену? - А это
и  называлось  бы читать... За временем работы  и  ее  плодов следует  время
отдыха: ко мне тогда, приятные, умные книги, которых я только что избегал! -
Будут  ли  это  немецкие книги?..  Я  должен отсчитать полгода  назад, чтобы
поймать себя  с книгой в руке.  Но что же это  была  за книга? -  Прекрасное
исследование  Виктора  Брошара,  les  Sceptiques  Grecs,  в  котором  хорошо
использованы и мои Laertiana. Скептики - это единственный достойный уважения
тип  среди от двух- до  пятисмысленной семьи  философов!.. Впрочем, я  почти
всегда нахожу убежище в одних и тех же книгах, в небольшом  их числе, именно
в доказанных для меня книгах. Мне, быть может, не свойственно читать много и
многое:  читальная  комната делает  меня больным.  Мне не свойственно  также
много и многое любить. Осторожность, даже враждебность к новым книгам скорее
принадлежит к моему инстинкту, чем "терпимость", "largeur du coeur" и прочая
"любовь  к  ближнему"...  Я  всегда возвращаюсь к небольшому  числу  старших
французов: я верю  только  во французскую  культуру  и считаю недоразумением
все, что кроме нее называется в Европе "культурой", не говоря уже о немецкой
культуре...  Те  немногие  случаи высокой  культуры,  которые я  встречал  в
Германии, были  все французского  происхождения, прежде всего госпожа Козима
Вагнер, самый ценный  голос  в  вопросах вкуса, какой я когда-либо слышал. -
Что я не читаю Паскаля, но люблю как самую поучительную жертву христианства,
которую  медленно убивали  сначала телесно, потом  психологически, люблю как
целую логику  ужаснейшей формы  нечеловеческой жестокости; что в моем  духе,
кто  знает? должно быть, и в теле  есть нечто от  причудливости Монтеня; что
мой артистический вкус не без злобы встает на защиту имен Мольера, Корнеля и
Расина  против дикого  гения, каков  Шекспир, -  все  это в конце  концов не
исключает  возможности,  чтобы  и  самые  молодые  французы  были  для  меня
очаровательным обществом. Я отнюдь не  вижу, в каком столетии истории  можно
было бы собрать столь интересных и вместе с тем столь деликатных психологов,
как в  нынешнем Париже: называю  наугад  -  ибо  их число совсем не  мало  -
господа Поль Бурже, Пьер Лоти, Жип,  Мельяк, Анатоль Франс, Жюль Леметр или,
чтобы назвать одного из сильной расы, истого латинянина, которому я особенно
предан, -  Ги де Мопассан.  Я предпочитаю это поколение, между нами  говоря,
даже  их  великим учителям,  которые  все были испорчены немецкой философией
(господин Тэн, например, Гегелем,  которому  он обязан непониманием  великих
людей  и  эпох).  Куда бы  ни  простиралась Германия,  она  портит культуру.
Впервые  война "освободила"  дух  во  Франции...  Стендаль,  одна  из  самых
прекрасных случайностей моей жизни  - ибо все,  что в ней составляет  эпоху,
принес мне  случай и  никогда рекомендация,  -  совершенно  неоценим  с  его
предвосхищающим  глазом  психолога,  с  его  схватыванием  фактов,   которое
напоминает о близости величайшего реалиста (ex ungue Napoleonem); наконец, и
это  немалая  заслуга,  как  честный  атеист  -  редкая  и  почти  с  трудом
отыскиваемая во  Франции species -  надо  воздать должное Просперу Мериме...
Может быть, я  и  сам  завидую Стендалю?  Он  отнял  у  меня  лучшую остроту
атеиста, которую именно  я мог бы сказать: "Единственное оправдание для Бога
состоит в том, что он не существует"... Я  и сам сказал  где-то: что было до
сих пор самым большим возражением против существования? Бог...

Фридрих Ницше"Ecce Homo, как становятся самим собой"   



Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar