- 07.11.2013
- 965 Просмотров
- Обсудить
В какой мере я нашёл понятие "трагического", конечное познание того,
что такое психология трагедии, это выражено мною ещё в Сумерках идолов (II
1032) [II 636]: "Подтверждение жизни даже в самых непостижимых и суровых её
проблемах; воля к жизни, ликующая в жертве своими высшими типами собственной
неисчерпаемости, - вот что назвал я дионисическим, вот в чём угадал я мост к
психологии трагического поэта. Не для того, чтобы освободиться от ужаса и
сострадания, не для того, чтобы, очиститься от опасного аффекта бурным его
разряжением - так понимал это Аристотель, - а для того, чтобы, наперекор
ужасу и состраданию, быть самому вечной радостью становления, - той
радостью, которая заключает в себе также и радость уничтожения..." В этом
смысле я имею право понимать самого себя как первого трагического философа -
стало быть, как самую крайнюю противоположность и антипода всякого
пессимистического философа. До меня не существовало этого превращения
дионисического состояния в философский пафос: недоставало трагической
мудрости - тщетно искал я её признаков даже у великих греческих философов за
два века до Сократа. Сомнение оставил во мне Гераклит, вблизи которого я
чувствую себя вообще теплее и приятнее, чем где-нибудь в другом месте.
Подтверждение исчезновения и уничтожения, отличительное для дионисической
философии, подтверждение противоположности и войны, становление, при
радикальном устранении самого понятия "бытие" - в этом я должен признать при
всех обстоятельствах самое близкое мне из всего, что до сих пор было
помыслено. Учение о "вечном возвращении", стало быть, о безусловном и
бесконечно повторяющемся круговороте всех вещей, - это учение Заратустры
могло бы однажды уже существовать у Гераклита. Следы его есть по крайней
мере у стоиков, которые унаследовали от Гераклита почти все свои основные
представления. -
Теги
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.