- 04.11.2013
- 918 Просмотров
- Обсудить
Всякая мораль в противоположность к laisser aller есть своего рода
тирания по отношению к "природе", а также и к "разуму" - но это ещё не
возражение против неё, ибо декретировать, что всякая тирания и всякое
неразумие непозволительны, пришлось бы ведь опять-таки, исходя из
какой-нибудь морали. Существенно и бесценно в каждой морали то, что она
является долгим гнётом: чтобы понять стоицизм, или Пор-Рояль, или
пуританизм, стоит только вспомнить о том гнёте, под влиянием которого до сих
пор всякий язык достигал силы и свободы, - о метрическом гнёте, о тирании
рифмы и ритма. Сколько трудов задавали себе поэты и ораторы всех народов! -
не исключая и некоторых нынешних прозаиков, в слухе которых живёт
непреклонная совесть, - "ради глупости", как говорят остолопы-утилитаристы,
воображающие, что изрекают нечто премудрое, - "из покорности законам
произвола", как говорят анархисты, мнящие себя поэтому "свободными", даже
свободомыслящими. Но удивительно то обстоятельство, что только в силу
"тирании таких законов произвола" и развилось всё, что существует или
существовало на земле в виде свободы, тонкости, смелости, танца и
уверенности мастера, всё равно - в области ли самого мышления, или правления
государством, или произнесения речей и убеждения слушателей, как в
искусствах, так и в сфере нравственности; и в самом деле, весьма вероятно,
что именно это-то и есть "природа" и "природное", а вовсе не laisser aller!
Всякий художник знает, как далеко от чувства этого самотёка самое
"естественное" его состояние, когда он свободно приводит в порядок,
устанавливает, распоряжается, придаёт формы в минуты "вдохновения", - и как
строго и тонко повинуется он именно тогда тысяче законов, которые ускользают
от всякой понятийной формулировки именно вследствие своей строгости и
точности (даже самое определённое понятие заключает в себе, сравнительно с
ними, нечто расплывчатое, многообразное, многозначащее - ). Существенное,
повторяю, "на небесах и на земле", сводится, по-видимому, к тому, чтобы
повиновались долго и в одном направлении; следствием этого всегда является и
являлось в конце концов нечто такое, ради чего стоит жить на земле, например
добродетель, искусство, музыка, танец, разум, духовность, - нечто
просветляющее, утончённое, безумное и божественное. Долгая несвобода ума,
гнёт недоверия в области сообщения мыслей, дисциплина, которую налагал на
себя мыслитель, заставляя себя мыслить в пределах установленных духовной и
светской властью правил или исходя из аристотелевских гипотез, долгое
стремление ума истолковывать всё случающееся по христианской схеме и в
каждой случайности заново открывать и оправдывать христианского Бога - всё
это насильственное, произвольное, суровое, ужасающее, идущее вразрез с
разумом оказалось средством, при помощи которого европейскому духу была
привита его сила, его необузданное любопытство и тонкая подвижность;
прибавим сюда, что при этом также должно было безвозвратно пропасть,
задохнуться и погибнуть много силы и ума (ибо здесь, как и везде, "природа"
выказывает себя такою, какова она есть, во всём своём расточительном и
равнодушном великолепии, которое возмущает, но тем не менее благородно). В
течение тысячелетий европейские мыслители только о том и думали, как бы
доказать что-нибудь - нынче, напротив, для нас подозрителен всякий
мыслитель, который "хочет нечто доказать", - для них всегда уже наперёд
предопределённым оказывалось то, что должно было явиться результатом их
строжайших размышлений, как это, например, было встарь в азиатской
астрологии или как это бывает ещё и теперь при безобидном
христианско-моральном истолковании ближайших лично пережитых событий: "во
славу Божию" и "во спасение души" - эта тирания, этот произвол, эта строгая
и грандиозная глупость воспитала дух; по-видимому, рабство в более грубом и
в более тонком смысле является также необходимым средством для духовной
дисциплины и наказания. Взгляните с этой точки зрения на любую мораль, и вы
увидите, что её "природа" в том и заключается, чтобы учить ненавидеть
laisser aller, ненавидеть слишком большую свободу и насаждать в нас
потребность в ограниченных горизонтах, в ближайших задачах; она учит сужению
перспективы, а стало быть, в известном смысле, глупости, как условию жизни и
роста. "Ты должен повиноваться кому бы то ни было и долгое время: иначе ты
погибнешь и потеряешь последнее уважение к самому себе" - таковым кажется
мне моральный императив природы, правда не категорический, чего хотел от
него старый Кант (отсюда и "иначе" - ), и обращённый не к единицам - какое
дело природе до единиц? - а к народам, расам, векам, сословиям, прежде же
всего ко всему животному виду "человек", к человеку.
Теги
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.