ЦИЦЕРОН ПИСЬМА (24)

DXXXVI. Гаю Кассию Лонгину, в провинцию Азию

[Fam., XV, 16]

Рим, январь 45 г.

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет Гаю Кассию.

1. Я считаю, что тебе уже несколько совестно, что вот уже третье письмо застигло тебя раньше, чем ты — лист или букву.

Но я не тороплю; ведь я буду ждать или, лучше, требовать более длинного. Если бы у меня всегда было, с кем отправить, я отправлял бы хоть по три в час. Ведь когда я пишу тебе что-либо, мне как-то кажется, будто ты присутствуешь, и это не путем представления себе образов2610, как говорят твои новые друзья2611, которые считают, что даже представления, возникающие в уме, возбуждаются Кациевыми образами; ведь инсубр Каций, эпикуреец, умерший недавно, называет — да будет это известно тебе — образами то, что тот гаргеттец2612, а ранее и Демокрит называли образами.

2. Хотя глаза и могут получать удары от этих образов, так как последние даже сами прибегают, но как их может получать душа — я не вижу. Нужно будет, чтобы ты объяснил мне, когда ты благополучно приедешь, — в моей ли власти твой образ, так что он должен прибежать, как только мне захочется подумать о тебе, и не только о тебе, который у меня в самом сердце, но если я начну думать об острове Британии, то чтобы образ последнего прилетел к моим чувствам.

3. Но об этом позже. Ведь я испытываю тебя: с каким расположением духа ты принимаешь это? Ведь если ты будешь сердит и недоволен, то я скажу больше и потребую в судебном порядке, чтобы ты вернулся к той школе2613, от которой ты был отброшен вооруженными людьми силой2614; в этом интердикте не добавляют: «в этом году». Итак, если уже прошло два или три года с тех пор, как ты послал извещение2615 доблести, увлеченный приманками удовольствия2616, то я буду свободен в своих действиях. Впрочем, с кем я говорю? С самым храбрым мужем, который, после того как ступил на форум, не совершил ничего, что бы не было преисполнено славнейшего достоинства. Что же касается самой твоей школы, боюсь, как бы в ней не оказалось больше силы, чем я думал, если только ты одобряешь ее. «Как это тебе пришло на ум?» — скажешь ты. Потому что у меня не было ничего другого, что я мог бы написать. Ведь о государственных делах я ничего не могу писать: и ведь то, что я чувствую, не хочется писать.

DXXXVII. Авлу Лицинию Цецине, в провинцию Сицилию

[Fam., VI, 5]

Рим, январь 45 г.

Марк Цицерон шлет привет Авлу Цецине.

1. Сколько бы раз я ни видел твоего сына (а вижу я его почти ежедневно), я обещаю ему свое рвение и содействие без всякой оговорки насчет труда или занятости, или времени, но влияние и авторитет — со следующей оговоркой: насколько я в силе и насколько могу. Твоя книга2617 и прочитана, и читается мной тщательно, и хранится весьма тщательно. Твое дело и имущество — предмет моей величайшей заботы; с каждым днем они, мне кажется, в более легком и лучшем положении, и я вижу, что они — предмет большой заботы для многих, о рвении которых, как и о своей надежде, тебе, как я хорошо знаю, написал сын.

2. Что же касается тех дел, которые мы можем постигнуть путем догадок, то не берусь предвидеть больше, чем ты видишь и понимаешь, как я убедился в этом; все-таки, так как возможно, что ты обдумываешь это в тревожном состоянии, считаю своим долгом изложить свое мнение. Особенности положения таковы и течение событий таково, что эта участь2618 не может быть продолжительной ни для тебя, ни для прочих, а столь жестокая несправедливость — тяготеть над столь честным делом2619 и над столь честными гражданами.

3. Поэтому к той исключительной надежде, которая у меня есть насчет тебя, — не только ввиду твоего достоинства и доблести (ведь эти украшения у тебя общие также с другими) — присоединяются твои собственные преимущества, основанные на исключительном уме и высшей доблести, которой этот, в чьей мы власти2620, клянусь, воздает многое. Поэтому ты даже на мгновение не был бы в том положении, если бы он не считал себя оскорбленным тем самым твоим дарованием, которым он восхищается. Как раз это смягчается с каждым днем, и те, кто живет вместе с ним, дают понять, что именно это мнение о твоем уме принесет тебе величайшую пользу в его глазах.

4. Вследствие этого, во-первых, старайся сохранять стойкость и величие духа; ведь ты так рожден, так воспитан, так обучен, так даже известен, что тебе следует это делать; во-вторых, также питай крепчайшую надежду по тем причинам, о которых я написал. Что же касается меня, — пожалуйста, будь уверен, что мной все вполне подготовлено для тебя и твоих детей. Ведь этого требуют и давность нашей приязни, и мое обыкновение по отношению к своим, и множество услуг, оказанных мне тобой.

DXXXVIII. Квинту Лепте

[Fam., VI, 18]

Рим, январь 45 г.

Цицерон Лепте2621.

1. Как только я получил от твоего Селевка2622 письмо, я тотчас запросил Бальба запиской2623, что говорится в законе2624. Он ответил, что тем, кто исполняет обязанности глашатая2625, запрещается быть в числе декурионов2626; кто исполнял их — тому не запрещается. Поэтому пусть и твои и мои близкие приободрятся; ведь было бы невыносимо, если бы в то время как те, кто сегодня совершает гадание по внутренностям2627, избираются в сенат, тем, кто когда-либо был глашатаями, не дозволялось быть декурионами в муниципиях.

2. Насчет Испаний ничего нового; однако известно, что Помпей2628 располагает большим войском; ведь сам Цезарь послал своим копию письма Пациека2629, в которой было, что тех легионов одиннадцать. Мессала2630 также написал Квинту Салассу, что его брат2631 Публий Курций был по приказанию Помпея убит на глазах у войска за то, что он сговорился с какими-то испанцами захватить и доставить к Цезарю Помпея, если бы последний прибыл для сбора продовольствия в один из городов.

3. Что касается твоего дела, — так как ты являешься поручителем за Помпея2632, то, если возвратится твой сопоручитель Гальба2633, человек очень заботливый в отношении имущества, я не перестану советоваться с ним — не удастся ли что-нибудь выручить, так как он, кажется, доверяет мне.

4. Очень рад, что ты так одобряешь моего «Оратора»2634. Самого себя я убеждаю в том, что я внес в эту книгу все суждения о красноречии, какие у меня только были. Если она такова, какой она тебе, как ты пишешь, кажется, то и я представляю собой кое-что; если это не так, то не возражаю против того, чтобы мнение о моей способности судить пострадало на столько же, на сколько мнение об этой книге2635. Желаю, чтобы нашему Лепте2636 такие сочинения уже доставляли удовольствие; хотя ему и недостает зрелости возраста, все-таки полезно, чтобы в его ушах раздавались такого рода слова.

5. В Риме меня совсем задержали роды моей Туллии; но хотя она, как я надеюсь, и достаточно бодра, тем не менее я задерживаюсь, пока не взыщу первого взноса с управителей Долабеллы2637; и я, клянусь, уже не такой путешественник, каким обычно был. Мои постройки2638радуют меня, как и досуг. Дом2639 не уступит ни одной из моих усадеб; покой больше, чем во всякой самой пустынной местности. Поэтому не нарушаются даже мои литературные занятия, которым я предаюсь без какой-либо помехи. Итак, полагаю, я раньше увижу тебя здесь, чем ты меня там. Приятнейший Лепта2640 пусть изучает Гесиода и пусть у него на устах будет:

Но добродетель от нас отделили...

и прочее2641.

DXXXIX. Гнею Планцию, в Коркиру

[Fam., IV, 14]

Рим, январь (?) 45 г.

Марк Цицерон шлет привет Гнею Планцию.

1. Я получил от тебя два письма, отправленных из Коркиры, в одном из которых ты меня поздравлял, так как слышал, будто я достигаю своего былого достоинства; в другом ты высказывал пожелание, чтобы то, что я совершил, окончилось благоприятно и счастливо2642. Что касается меня, то если достоинство в том, чтобы держаться честных мнений о государственных делах и находить у честных мужей одобрение своему мнению, я достигаю своего достоинства; но если достоинство в том, чтобы то, что думаешь, ты мог либо осуществить, либо, наконец, защитить свободной речью, то у меня не остается даже какого-либо следа, достоинства, и прекрасно, если я могу владеть самим собой, чтобы то, что частью уже налицо, частью угрожает, переносить с умеренностью, а это трудно во время такой войны2643, исход которой с одной стороны угрожает резней, с другой — рабством.

2. При этой опасности у меня есть небольшое утешение, когда я вспоминаю, что я предвидел это2644 тогда, когда я опасался даже нашей удачи, не только неудачи, и видел, как велика опасность того, что вопрос о государственном праве2645 разрешается оружием. Если бы им победили те, к кому я присоединился2646, приведенный к этому надеждой на мир, а не жаждой войны, то я все же понимал, сколь жестокой стала бы победа и раздраженных, и алчных, и наглых людей; а если бы они были побеждены, то — как много погибло бы граждан, частью известнейших, частью даже — лучших, которые предпочитали, чтобы я, предсказывая это и честнейшим образом заботясь об их спасении, был признан скорее слишком робким, чем недостаточно проницательным.

3. Что касается твоего поздравления с тем, что я совершил, то я твердо знаю, что ты так хочешь; но в столь несчастливое время я не принял бы никакого нового решения2647, если бы при своем возвращении не застал своих домашних дел нисколько не в лучшем положении, нежели государственные. От тех же, кому, ввиду моих бессмертных благодеяний, мое спасение и мое имущество должны были быть дороже всего, я, видя, что из-за их подлости для меня в моих стенах нет ничего безопасного, ничего свободного от коварства2648, счел нужным оградить себя верностью новых дружеских связей от вероломства старых. Но о моих делах довольно или даже слишком много.

4. Что касается твоих, то я хотел бы, чтобы ты был в таком настроении, в каком ты должен быть, то есть не считал, что тебе следует особенно бояться чего-то2649. Ведь если будет какой-либо государственный строй, то, каким бы он ни был, ты, предвижу я, будешь вне всяких опасностей: ведь одни, как я понимаю, тобой уже умилостивлены2650, другие никогда не были разгневаны. Что же касается моего расположения к тебе, то, пожалуйста, считай так: хотя я и вижу, кто я в настоящее время и что я могу, тем не менее, содействием и советом, во всяком случае — рвением я буду готов помочь твоему делу, доброму имени, спасению — в чем только ни признаю нужным. Ты же, пожалуйста, сообщай мне возможно тщательнее, и что ты делаешь и что ты думаешь делать. Будь здоров.

DXL. Марку Клавдию Марцеллу, в Митилену (Лесбос)

[Fam., IX, 10]

Рим, январь 45 г.

Марк Туллий Цицерон шлет привет Марку Марцеллу.

1. Хотя и не было ничего нового, о чем я мог бы тебе написать, и я уже больше начинал ждать твоего письма или, лучше, тебя самого, все-таки, когда выезжал Феофил2651, я не мог не дать ему письма. Итак, постарайся приехать возможно скорее; ведь ты приедешь, поверь мне, ожидаемый не только нами, то есть своими, но и всеми решительно. Ведь мне иногда приходит на ум некоторое опасение, что поздний отъезд2652 доставляет тебе удовольствие.

2. Если бы ты не обладал ни одним чувством, кроме зрения2653, я бы тебе вполне простил, если бы ты не захотел видеть кое-кого; но так как то, о чем слышишь, не намного легче, нежели то, что видишь, а я предполагал, что для твоего имущества очень важно, чтобы ты приехал возможно скорее2654, и это имеет значение во всех отношениях2655, то я счел нужным указать тебе на это. Так как я высказал то, что признаю нужным, то остальное ты обдумаешь со свойственным тебе благоразумием. Все-таки, пожалуйста, сообщи мне, к какому времени нам тебя ждать.

DXLI. Гаю Кассию Лонгину, в Брундисий

[Fam., XV, 17]

Рим, начало января 45 г.

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет Гаю Кассию.

1. Письмоносцы у тебя несообразные; впрочем, меня они не обижают; однако, уезжая от меня, они требуют письма; прибывая ко мне, не доставляют. Все-таки это самое они делали бы лучше, если бы предоставляли мне какое-нибудь время для писания. Но они приходят в дорожных шляпах; говорят, что спутники ждут у ворот. Поэтому ты простишь; вот второе краткое письмо, что ты получишь; но жди всего обо всем. Впрочем, к чему я обеляю себя перед тобой, раз твои прибывают ко мне с пустыми руками, а к тебе возвращаются с письмами?

2. У нас здесь — я все-таки кое-что напишу тебе — умер Публий Сулла отец2656; одни говорят — от руки разбойников, другие — от несварения. Народ не беспокоился; ведь было известно, что он обижен2657. По своему благоразумию, ты это перенесешь спокойно. Впрочем, мы потеряли лицо города. Полагаю, что Цезарь будет огорчен — из опасения, как бы не затянулась продажа с торгов. Торговец съестными Миндий и торговец красками Аттий очень радовались, что потеряли противника2658.

3. Насчет Испании2659 ничего нового, но ждут очень многого; слухи несколько печальные, но из неизвестных источников. За два дня до январских календ наш Панса выехал в походном плаще2660, чтобы любой мог понять то, в чем ты недавно начал сомневаться, — чтопрекрасное следует избирать ради него самого2661. Ведь и потому, что он многим облегчил их несчастья, и потому, что в этих бедах он себя показал человеком, честные люди оказывали ему удивительное расположение.

4. Что ты до сего времени задержался в Брундисии, очень одобряю и радуюсь этому. И, клянусь, считаю, что ты поступишь благоразумно, если будешь свободным от пустых стараний2662. По крайней мере, мне, любящему тебя, будет приятно. И, прошу тебя, когда ты впредь будешь отправлять домой какое-либо письмо, — помни обо мне. Я же, когда буду знать, никогда не допущу, чтобы кто-нибудь отправился к тебе без моего письма.

DXLII. Авлу Манлию Торквату, в Афины

[Fam., VI, 1]

Рим, январь 45 г.

Марк Цицерон шлет привет Авлу Торквату2663.

1. Хотя расстройство всех дел и таково, что каждый чрезвычайно сожалеет о своей участи и всякий предпочел бы находиться где угодно, но только не там, где он находится, — всё же для меня нет сомнения, что в настоящее время для честного мужа величайшее несчастье — находиться в Риме. Ведь хотя у всякого, в каком бы месте он ни был, одно и то же чувство и одна и та же горечь от гибели и государства и его имущества, все-таки скорбь усиливают глаза, которые заставляют взирать на то, что прочие слышат, и не позволяют отвлечься мыслями от несчастий. Поэтому, хотя и тебя неизбежно тревожит тоска по многому, тем не менее освободись от той скорби, которая, по слухам, особенно одолевает тебя, — из-за того, что ты не в Риме. Хотя тебя и сильно удручает тоска по твоим и твоему имуществу, тем не менее то, чего тебе недостает, сохраняется в целости и не сохранилось бы лучше, если бы ты присутствовал, и не подвергается никакой особой опасности. И ты, когда думаешь о своих, не должен требовать какой-то особенной участи или отвергать общую2664.

2. Что же касается тебя самого, Торкват, то твой долг — быть настроенным так, чтобы к совещанию со своими помыслами не привлекать отчаяния и страха. Ведь и тот, кто до сего времени был к тебе менее справедлив, нежели того требовало твое достоинство3, обнаружил большие признаки того, что он смягчился по отношению к тебе; однако у того самого, от которого добиваются избавления2665, нет ясного и определенного представления о своем собственном избавлении2666. Так как исход всех войн неопределенный, то от победы одной стороны2667 я не усматриваю никакой опасности для тебя, которая не была бы сопряжена с гибелью всех2668: победы другой стороны2669 ты, я твердо знаю, никогда не боялся.

3. Остается предположить, что тебя чрезвычайно мучит как раз то, что я отношу как бы к утешению, — общая опасность для государства. Что касается этого столь великого зла, то хотя ученые мужи и говорят многое, я тем не менее опасаюсь, что невозможно найти никакого истинного утешения, кроме того, которое столь сильно, сколько у каждого твердости и силы духа. Ведь если честного образа мыслей и правильного поведения достаточно для благополучной и счастливой жизни, то я опасаюсь, что будет непозволительно назвать несчастным того, кто может поддержать себя сознанием правоты своих наилучших намерений. Ведь я не думаю, что мы некогда2670 оставили отечество, детей и имущество, побуждаемые наградами за победу2671; нам казалось, что мы исполняем какой-то законный и священный долг, обязывавший нас по отношению к государству и нашему достоинству; и поступая так, мы не были столь безрассудны, чтобы считать победу несомненной.

4. Потому, если произошло то, что, как нам представлялось, когда мы вступали на этот путь2672, могло случиться, то мы не должны падать духом так, словно произошло что-нибудь такое, чего мы никогда не считали возможным. Итак, будем держаться того образа мыслей, какой предписывают рассудок и действительность, — с тем, чтобы не отвечать ни за что в жизни, кроме вины; а раз мы от нее свободны, то переносить все человеческое умиротворенно и спокойно. Эта речь клонится к тому, чтобы казалось, что, несмотря на гибель всего, сама доблесть может поддержать себя. Но если есть какая-нибудь надежда на общее дело, ты при любом положении не должен быть лишен ее.

5. И все-таки мне, когда я это писал, приходило на ум, что я тот, чье отчаяние ты обычно осуждал и кого, в его медлительности и неуверенности, ты подгонял своим авторитетом2673. Как раз в то время я порицал не наше дело, но образ действий2674, ибо находил, что мы поздно противодействуем тому оружию, которое гораздо раньше было усилено нами самими, и я скорбел от того, что вопрос о государственном праве2675 решается копьями и мечами, а не на основании наших советов и авторитета. И когда я говорил, что произойдет то, что произошло, я не предугадывал будущего, но, предвидя, что оно может и произойти и стать гибельным, если оно наступит, я боялся, как бы оно не случилось, особенно когда — в случае, если бы нужно было предсказать тот или иной конечный исход событий — я мог предсказать более надежно, что произойдет то, что и наступило. Ведь мы превосходили тем, что не выходит в бой2676; умением владеть — оружием и стойкостью солдат мы уступали. Но прояви, прошу, теперь то присутствие духа, каким мне, по твоему мнению, тогда надо было обладать.

6. Пишу это потому, что твой Филаргир2677 на все мои вопросы о тебе очень правдиво — по крайней мере, мне так показалось — рассказал, что ты иногда склонен тревожиться сильнее, чем следует. Ты не должен этого делать, как и сомневаться в том, что при каком-либо государственном строе будешь тем, кем ты должен быть, а в случае его гибели — не в более униженном положении, чем прочие. Но в настоящее время, когда все мы убиты и в сомнении, ты должен переносить это более спокойно, так как находишься в том городе2678, где рождено и вскормлено учение о правилах жизни2679, и с тобой Сервий Сульпиций2680, которого ты всегда особенно любил, который, конечно, утешает тебя с благожелательностью и мудростью. Если бы послушались его авторитета и совета, то мы скорее покорились бы власти одетого в тогу, нежели победе взявшегося за оружие2681.

7. Но это было, пожалуй, более длинным, нежели было необходимо; изложу короче то, что более важно2682. Я перед тобой в большем долгу, чем перед кем бы то ни было; тех, перед кем я был в таком долгу, в каком мне, как ты понимаешь, следовало быть2683, у меня отняла эта несчастная война; но я понимаю, кто я в настоящее время; но так как никто не поражен в такой степени, чтобы он — если будет стремиться только к тому, что он делает, — не мог что-либо выполнить и совершить, то считай, пожалуйста, что все мои помыслы, усилия, во всяком случае, рвение — это мой долг перед тобой и твоими детьми.

DXLIII. Авлу Манлию Торквату, в Афины

[Fam., VI, 3]

Рим, январь 45 г.

Марк Туллий Цицерон шлет привет Авлу Торквату.

1. В предыдущем письме2684 я был несколько многословен, движимый более расположением, нежели тем, чего требовали обстоятельства. Ведь и твоя доблесть не нуждалась в одобрении с моей стороны, и мое положение и участь не были такими, чтобы я одобрял другого, когда мне самому недостает всего.

2. Я должен быть более краток и в настоящее время: ведь если тогда совсем не было нужды в таком многословии, то в нем отнюдь не больше нужды теперь; если же в нем тогда была нужда, то достаточно того, особенно раз не прибавилось ничего нового. Ведь хотя я и ежедневно узнаю кое-что из того, что, как я полагаю, доносится до тебя, тем не менее итог тот же и тот же исход, который я мысленно вижу так, как то, что мы распознаем глазом, и не вижу ничего, чего бы не видел ты, как я наверное знаю. Ведь хотя никто не может предугадать, каков будет исход сражения, тем не менее я предвижу и исход войны и, если — нет, то во всяком случае — раз неизбежно, чтобы победил один или другой, — какова будет победа либо этой, либо той стороны2685.

3. И я прекрасно понял это и предвижу такое, что, видимо, не будет никакого несчастья, если даже ранее случится то, что представляется особенно страшным2686. Ведь жить так, как придется тогда жить, — величайшее несчастье, смерть же ни один мудрый не назвал несчастьем даже для счастливого. Но ты находишься в том городе, в котором это и даже больше и лучше, по-видимому, могут сказать сами стены2687.

4. Подтверждаю тебе следующее: хотя утешение на основании несчастий других — слабое, тем не менее ты нисколько не в большей опасности, нежели любой из тех, кто уехал2688, или из тех, кто остался2689: одни сражаются, другие боятся победителя. Но это самое слабое утешение; важнее то, к которому ты, надеюсь, прибегаешь; я, во всяком случае, прибегаю: пока я буду существовать, я не буду тревожиться ни из-за чего, если буду свободен от всякой вины; а если не буду существовать, то буду совершенно лишен чувства2690. Но я опять сову в Афины2691, обращаясь к тебе с этим. Для меня ты, твои и все твое являются и, пока буду жив, будут предметом величайшей заботы. Будь здоров.

DXLIV. Авлу Манлию Торквату, в Афины

[Fam., VI, 4]

Рим, январь 45 г.

1. Нового, о чем я мог бы тебе написать, нет ничего; но если бы было что-нибудь, то, я знаю, твои обычно сообщают тебе. Что же касается будущего, то хотя о нем всегда бывает трудно говорить, тем не менее иногда путем догадок можно подойти ближе, когда дело такого рода, что его исход поддается предвидению. Теперь мы, видимо, понимаем только то, что война2692 не будет продолжительной, хотя это самое некоторым представляется иначе. Я, со своей стороны, когда пишу это, полагаю, что кое-что уже совершено, — не потому, чтобы я знал наверное, но потому, что догадаться было не трудно: ведь если во всякой войне Марс общий2693 и исход сражений всегда неопределенный, то в настоящее время, как говорят, с той и с другой стороны имеются настолько большие силы, настолько подготовленные для решающего сражения, что, кто бы ни победил, это не будет чудом. У людей с каждым днем все более и более укрепляется то мнение, что, хотя между поводом для применения оружия и есть некоторое различие, тем не менее между победой одной и другой стороны не будет большого различия: одних2694 мы уже почти узнали на опыте; что касается другого2695, то нет человека, который не подумал бы о том, как сильно следует опасаться гнева вооруженного победителя.

2. Если я в этом месте, по-видимому, усиливаю твою скорбь, которую я должен был бы облегчить утешением, то признаюсь, что среди общих несчастий я нахожу только одно утешение, которое тем не менее, если ты можешь его принять, величайшее, и я с каждым днем больше прибегаю к нему: величайшее утешение среди злоключений — сознание честности намерений, и не существует никакого великого зла, кроме вины2696; так как мы настолько далеки от нее, что даже держались честнейших взглядов, и порицается более исход нашего решения, нежели само решение2697, и так как мы выполнили свой долг, перенесем покорно и то, что произошло. Тем не менее не берусь утешать тебя в общих несчастьях, которые требуют для утешения больших способностей, а для того, чтобы их переносить, — исключительной доблести. Кому угодно легко объяснить, почему особенно ты отнюдь не должен скорбеть. Ведь для меня несомненно, что тот, кто, облегчая твое положение, был более медлителен, нежели мы рассчитывали2698, решил спасти тебя; что же касается других2699, то не думаю, чтобы ты ждал, что я выскажу свое мнение.

3. Наконец, тебя угнетает, что ты так долго разлучен со своими; огорчительно, особенно — что ты разлучен с этими мальчиками, милее которых ничто не может быть; но, как я писал тебе ранее, время таково, что каждый считает самым несчастным свое положение и каждый менее всего хочет быть там, где он находится. Я, со своей стороны, находясь в Риме, считаю себя несчастнейшим не только потому, что среди всех зол горше видеть, нежели слышать, но и потому, что во всех случаях внезапной опасности мы в более угрожаемом положении, чем если бы мы отсутствовали. Впрочем, меня самого, твоего утешителя, успокоила не столько литература, которой я всегда ревностно занимался, сколько длительное время.

4. Как сильно я скорбел, ты помнишь; при этом первое утешение — в том, что я предвидел больше, чем прочие, когда я жаждал мира хотя бы на несправедливых условиях; хотя это и произошло случайно, не по моему предсказанию, тем не менее я нахожу удовольствие в этой пустой славе проницательности. Затем — это у меня с тобой общий повод для утешения — если бы меня теперь призвали окончить жизнь, я не был бы оторван от того государства, утрата которого мне причинила бы боль, особенно если бы это произошло без какого-либо ощущения. Помогает также возраст и уже пройденная жизнь, которая и радует своим честно завершенным течением и запрещает бояться насилия в том, к чему нас уже почти привела сама природа2700. Наконец, в этой войне пал такой муж и даже такие мужи2701, что кажется бессовестностью отвергнуть ту же участь, если обстоятельства заставят. Со своей стороны, я представляю себе всё, и нет ни одного такого зла, какого я не считал бы угрожающим; но так как в боязни больше зла, нежели в том самом, чего страшишься, перестаю бояться, особенно раз угрожает то, в чем не только не будет никакой скорби, но даже будет окончание скорби. Но это сказано достаточно подробно или, лучше, более подробно, нежели было необходимо. Однако не моя болтливость, а приязнь заставляет меня писать более длинные письма.

5. Отъезд Сервия из Афин2702 огорчил меня; ведь я не сомневаюсь, что для тебя служили большим облегчением ежедневное общение и беседы как с таким близким человеком, так и с прекрасным и разумнейшим мужем. Что же касается тебя, пожалуйста, по своему долгу и обыкновению, поддерживай себя собственной доблестью. Я же буду ревностно и тщательно заботиться обо всем, чего ты, по моему мнению, захочешь и что будет относиться к тебе и к твоим; делая это, я буду подражать твоему расположению ко мне, но в услугах не сравняюсь. Будь здоров.