1146 Просмотров

Алексей Александрович Сурков (1 (13) октября 1899, д. Середнево, Рыбинский уезд, Ярославская губерния, Российская империя — 14 июня 1983 года, Москва, СССР) — русский советский поэт и литературный критик, общественный деятель, педагог. Журналист, военный корреспондент. Герой Социалистического Труда (1969). Лауреат двух Сталинских премий (1946, 1951). Батальонный комиссар (1941).

Алексей Александрович Сурков

ДЖИ-АЙ

В дни,
 когда изо всех подворотен Америки
исступленный,
 яростный
 слышится лай,
в дни коварства,
 предательств,
 военной истерики
для тебя
 я пишу эти строки, Джи-Ай.
Где б ты ни был сейчас —
 на Гавайях,
 в Германии,
на корейских плацдармах
 в неправом бою,
голос правды моей
 победит расстояния
и настигнет
 смятенную совесть твою.
Разве,
 тысячи миль перебежками вымерив
и окопного лиха
 хватив через край,
Касабланку,
 Арденны,
 джунгли на Тиморе
ты успел позабыть,
 ты не вспомнишь, Джи-Ай?
По крысиным траншеям
 насквозь не продрог ли ты,
день и ночь
 не снимая винтовки с руки,
для того чтоб жирели —
 будь они прокляты!—
фабриканты оружия,
 биржевики?
Ты оплачивал кровью,
 здоровьем
 и нервами
грозным веком
 к оплате предъявленный счет,
а они набивали
 свинцом и консервами
твой по-волчьи поджарый
 солдатский живот.
Европейская осень,
 зной Океании
пропирали тебя
 до костей,
 до души.
А они,
 подсчитав дивиденды заранее,
превращали
 страданья твои в барыши.
Континенты засеяв
 солдатскими трупами,
в дни всемирного горя
 не зная невзгод,
эти трупные черви
 с немецкими круппами
полюбовно делили
 кровавый доход.
Еще траур не сняли
 вдовы и сироты,
не развеяла горе
 солдатская мать,
а могилы
 для новых покойников вырыты,
ветер смерти
 гуляет по миру опять.
Чтобы снова в крови
 человечество плавало,
шайкой хищников
 загнано в атомный «рай»,
в жертву страшному идолу
 Желтого Дьявола
твой хозяин
 обрек твою душу, Джи-Ай.
Одураченный ложью,
 запуганный карами,
обречен ты,
 фашистскому зверю под стать,
сеять смерть,
 выжигать континенты пожарами,
разрушать города
 и посевы топтать.
Прежде чем президент
 и его офицерики
поведут тебя в бой,
 воронью на обед,
поднимись,
 настоящий хозяин Америки,
и скажи им
 солдатское
 гневное:
 нет!
Дай отпор
 одержимым безумием каинам,
стисни руку,
 над миром занесшую кнут.
Или
 труса-убийцу,
 вместе с хозяином,
внуки внуков твоих
 навсегда проклянут.

1950

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

НА ВЕНСКОМ ПЕРЕКРЕСТКЕ

По асфальту шаркнула резина.
Распахнулась дверца лимузина.
Благостны, жирны, как караси,
Два почтенных брата капуцина
Сгинули в подъезде Си-Ай-Си.

Невдомек доверчивым прохожим:
Для чего смиреннейшим отцам,
Пастырям овец во стаде божьем,
Наносить визиты наглорожим,
Ражим вашингтонским молодцам?

Не смотрите исподлобья, косо
И недоуменные вопросы
При себе оставьте, простаки!
Не впервой сюда несут доносы
Эти рясоносные шпики.

Господу угодная работа —
Выследить и выдать патриота,
Как в гестапо выдавали встарь;
Ведь библейский шпик из Кариота
Против этих, нынешних,— кустарь!

1950

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

ПЕСНЯ О СЧАСТЬЕ

И такой же ноябрь, и похожа погода.
Тот же ветер, взметающий прах по дворам.
В позабытые дали двадцатого года
Увела меня память к походным кострам.

Было все как в семнадцатом, в самом начале,—
Ночь и отблески зарев за пологом тьмы.
Перед штурмом последних твердынь, на привале,
В неуюте становья, разнежились мы.

И, не чувствуя близкого холода стали
И не чувствуя смерти, зажатой в стволе,
Мы глядели на пляску огня и мечтали
О цветущей, приветливой, доброй земле.

За простором, исхлестанным злыми ветрами,
Где проходит пехота, натужно пыля,
Нам открылась в рассветной, сверкающей раме
Ни на что не похожая в прошлом земля.

Нам почудились рек небывалых разливы,
Затененные шелестом ветел пруды,
Бесконечные, золотом тканные нивы,
Отягченные буйством налива сады.

По пустыням, оплаканным воем шакалов,
Белоснежные мачты несли провода,
И гудели турбины, и в руслах каналов,
Плодородье рождая, журчала вода.

Шелестели ракеты над вечными льдами,
Разбегались пути к городам молодым,
И над светлыми, в море цветов, городами
Не висел непроглядными тучами дым.

Где сейчас, оглушенные ревом орудий,
Кровью тысяч набухли поля на аршин,
Молодые, красивые, сильные люди
Направляли движение умных машин.

Им с рожденья не горбила плечи усталость
И тоска не въедалась в хрусталины глаз,
Но, голодным, измученным, нам показалось,
Что счастливые чем-то похожи на нас.

Раздвигая руками туман лихолетий,
Мы у дымных солдатских костров в ноябре
Догадались, что эти счастливые — дети
Тех, кого не настигнет свинец на заре.

И по жилам прошла пепелящая ярость,
Обжигая сердца, как сухую траву.
Ой, как нам захотелось хотя бы под старость
В этом ласковом мире пожить наяву!

...День пришел из потемок, нахмуренный, бледный,
Звать туда, где шумит черноморский прибой,
И ветрами трубить: «Это есть наш последний
И решительный бой...»
 ____

Снова осень, Октябрь...
Мы, как прежде, в дороге,
Овевает лицо холодок высоты.
Мы ровесники века, стоим на пороге
Мира нашей голодной, солдатской мечты.

Это мы разбудили дремотные дали
И мечту отстояли упорством штыка.
Зря враги свирепеют.
 Они опоздали.
Коммунизм утвержден
 навсегда,
 на века.

1950

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

* * *

Когда устану или затоскую,
Взгляну в глаза, как в прозелень морскую,
Уйдет усталость, и тоска отпрянет,
И на душе заметно легче станет.

Вот так вся жизнь — то хлопоты, то войны.
И дни без войн, как прежде, беспокойны:
Сегодня в Минске, завтра в Тегеране,—
Попробуй встречу загадай заране.

А сколько в суматохе каждой встречи
Признаний выпало из нашей речи!
А сколько мы, прощаясь на вокзале,
Заветных слов друг другу не сказали!

За встречами, за проводами теми
Невозвратимо пролетело время.
Мы в тишине вдвоем не насиделись,
Как следует в глаза не нагляделись.

И все ж, мой друг, сомненьями не мучась,
Не злясь на эту кочевую участь,
Взгляни в глаза мне, глаз не опуская,
Они все те же — как волна морская.

1951

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

* * *

Умчалась пора физкультуры и спорта.
Вот осень пришла и умерила прыть.
Найти бы наивного, глупого черта —
За молодость душу ему заложить.

Но слышатся тут политграмоты вздохи.
Она просыпается, пальцем грозя:
Мол, черт — предрассудок минувшей эпохи,
И с ним коммунисту общаться нельзя.

И впрямь — разве юность воротится снова?
За Фаустом гнаться — смешить молодежь.
Единственный пропуск в бессмертие — слово.
Упорствуй — и ты это слово найдешь.

1951

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

ПРИЧАСТИЕ

Глаза Христа-спасителя кротки.
Поет орган о мире и о счастье.
Затянутые в хаки штабники,
Давясь, глотают пресное причастье.

В глазах Христовых воинов азарт.
— Кончайте, патер, мессу поскорее!—
В планшетах их шуршат квадраты карт
Истерзанной, пылающей Кореи.

Их слух ласкает рев железных птиц,
Стон матерей и плач детей в Пхеньяне.
Смиренный бог грехи детоубийц
Всевышней волей отпустил заране.

Храм опустел...
 Воинственный лорд-мэр
Слепит солдат у сходней блеском речи.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Какой ты, боже, мелкий лицемер!—
Ворчит привратник, задувая свечи.

1952

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

ПУТИ ДРУЖБЫ

На голубых полях воздушных трасс,
Сливая голоса, поют моторы.
Попутным ветром провожают нас
Родной страны весенние просторы.

И память вновь уводит за собой
На перепутья на дорогах мира.
...В соленых брызгах мерно бьет прибой
О меловые скалы Девоншира.

Пустыня в облаках песчаных бурь
Между Каруном, Тигром и Евфратом.
Небес шотландских бледная лазурь,
Слегка позолоченная закатом.

Над Ботникой гранитных скал гряда.
В Тирольских Альпах дальний гул обвала.
О родина моя! Куда, куда
Ты нам путевки дружбы не давала!

Твоим святым доверием сильны,
Нигде мы одиноки не бывали.
Среди простых людей любой страны
Везде друзей и братьев узнавали.

И к нашей правде тянутся они,
Сквозь ночи пробиваясь по теснинам.
Как радостно, товарищ, в наши дни
Жить на земле советским гражданином!

1952

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

* * *

В печи пылают весело дрова,
К полуночи окончена работа.
Из тишины ночной едва-едва
Доносится гуденье самолета.

Еще листок в календаре моем
Лег на душу, как новая нагрузка.
Кто объяснит мне — почему подъем
Бывает легче медленного спуска?

К чему пустые домыслы?
 Светла
Луна в своей нарядной звездной раме.
Не надо думать — молодость ушла...
Подумай, что весна не за горами.

1952

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

* * *

Я дверь распахну, пойду на крыльцо,
И молодость ветром овеет лицо.

Я вижу ее среди беспорядка
Идущих не в ногу маршевых рот.
Упрямо бьет по бедру лопатка,
До крови шею натерла скатка,
Плечо натрудил ручной пулемет.

Я помню, как спуск нажимал впервые,
Как дикая кровь обожгла висок,
Как пыль свивала кнуты огневые,
Как люди, теплые и живые,
Ложились трупами на песок.

Я помню, как писарь наш осторожно
Считал потери — число к числу.
Как ливнем стали хлестали ножны,
Как было нашим сердцам невозможно
Привыкнуть к этому ремеслу.

И как мы все-таки привыкали
Стрелять, рубить и носить рубцы.
И радость больше была едва ли,
Когда нас впервой в разведку звали
Всей ротой признанные храбрецы.

Дыханье юности нашей знойно.
Ей Ленин подал команду: «В ружье!»
Она, как пруд, не гнила застойно.
Вернись она вновь, позови беспокойно,
Я тысячу раз повторю ее.

1955

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

* * *

И кажется мне иногда,
Что живу я на свете четыреста лет,
Что четыреста раз в ноябре замерзала вода,
Что четыреста раз опадал с наших вишен цвет.

И вспоминается мне иногда,
Что промчалась вся жизнь от войны к войне,
Что с детства как тень по пятам ходила Беда
И Надежда светила в потемках безвременья мне.

И кажется мне иногда,
Что четыреста бездн пустотой обрывались у ног
И сквозь заросли лет не прорвался бы я никогда,
Если б жизни не верил и был на земле одинок.

Снова снег белым пухом засыпал сухую траву.
Снова воду прикрыла стеклянная корочка льда.
Что бы там ни случилось, до главного дня доживу
Вот что кажется мне иногда.

1955

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.

ОТВЕТ

Этот случай был в пятидесятом.
Распалясь, в один из летних дней
Вы меня назвали азиатом,
Уколоть желая побольней.

Промелькнули годы, но поныне
Эта сцена в памяти жива.
И в колонизаторской гордыне
Вашу сущность выдали слова.

Вы стремились к ясности? Ну что же,
Выслушайте мой ответ сейчас.
Рикша из Калькутты мне дороже
Хастингсов и Клайвов во сто раз.

Время их кровавый след не стерло.
Не забыть Малайе свист кнута.
Милостями вашими по горло
Сыт Китай и Индия сыта.

Как вас ненавидят, мы узнали
По глазам крестьян и рыбаков,
Если нас случайно принимали
За британцев, ваших земляков.

Но для нас, людей иного круга,
Не был замкнут азиатский круг,
Потому что всюду сердце друга
Зорким сердцем распознает друг.

Взрослые, мы в Азии как дети,
Потому что каждый миг и час
Мудростью пяти тысячелетий
Здесь глядит история на нас.

Сын другого племени и рода,
Здесь я всем по Ленину родня,
И потомки древнего народа
Одарили дружбою меня.

И считаю я великой честью,
Что опознан их семьей как брат,
Что возвышен я над вашей спесью
Горделивым словом — азиат.

1955

Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1979.