Борис Абрамович Слуцкий (7 мая 1919, Славянск — 23 февраля 1986, Тула) — русский поэт-фронтовик, переводчик. Родился в Славянске в еврейской семье. Отец был мелким служащим, мать — преподавательницей музыки. Его двоюродный брат Меир Хаймович Слуцкий (Меир Амит) в 1962—1963 годах возглавлял военную разведку Израиля, а затем до 1968 года — Моссад. В 1922 году вместе с семьёй переехал в Харьков. В 1937—1941 годах учился в Московском юридическом институте, одновременно с 1939 года — в Литературном институте им. Горького (окончил в 1941 году, в первые дни войны). 

   Борис Абрамович Слуцкий

Дети смотрят на нас

голубыми глазами.
Дети плачут о нас
горевыми слезами.
Дети смотрят на нас.

Дети каждый твой шаг
подглядят и обсудят,
вознесут до небес
или твердо осудят.
Дети смотрят на нас.

Обмануть — не моги,
провести — и не пробуй
этот взгляд, что пурги
зауральской
суровей.
Дети смотрят на нас.

Борис Слуцкий. Стихи разных лет. 
Из неизданного. 
Москва: Советский писатель, 1988.


ЦЕННОСТИ

Ценности сорок первого года:
я не желаю, чтобы льгота,
я не хочу, чтобы броня
распространялась на меня.

Ценности сорок пятого года:
я не хочу козырять ему.
Я не хочу козырять никому.

Ценности шестьдесят пятого года:
дело не сделается само.
Дайте мне подписать письмо.

Ценности нынешнего дня:
уценяйтесь, переоценяйтесь,
реформируйтесь, деформируйтесь,
пародируйте, деградируйте,
но без меня, без меня, без меня.

Борис Слуцкий. Стихи разных лет. 
Из неизданного. 
Москва: Советский писатель, 1988.


* * *

Песню крупными буквами пишут,
и на стенку вешают текст,
и поют, и злобою пышут,
выражают боль и протест.

Надо все-таки знать на память,
если вправду чувствуешь боль,
надо знать, что хочешь ославить,
с чем идешь на решительный бой.

А когда по слогам разбирает,
запинаясь, про гнев поет,
гнев меня самого разбирает,
смех мне подпевать не дает.

Борис Слуцкий. Стихи разных лет. 
Из неизданного. 
Москва: Советский писатель, 1988.


* * *

Не ведают, что творят,
но говорят, говорят.
Не понимают, что делают,
но все-таки бегают, бегают.

Бессмысленное толчение
в ступе — воды,
и все это в течение
большой беды!

Быть может, век спустя
интеллигентный гот,
образованный гунн
прочтет и скажет: пустяк!
Какой неудачный год!
Какой бессмысленный гул!

О чем болтали!
Как чувства мелки!
Уже летали
летающие тарелки!

Борис Слуцкий. Стихи разных лет. 
Из неизданного. 
Москва: Советский писатель, 1988.


* * *

Ожидаемые перемены
околачиваются у ворот.
Отрицательные примеры
вдохновляют наоборот.

Предает читателей книга,
и добро недостойно зла.
В ожидании скорого сдвига
жизнь — как есть напролет — прошла.

Пересчета и перемера
ветер
 не завывает в ушах.

И немедленное, помедля
сделать шаг,
 не делает шаг.

Борис Слуцкий. Стихи разных лет. 
Из неизданного. 
Москва: Советский писатель, 1988.


* * *

Уже не любят слушать про войну
прошедшую,
 и как я ни взгляну
с эстрады в зал,
 томятся в зале:
мол, что-нибудь бы новое сказали.

Еще боятся слушать про войну
грядущую,
 ее голубизну
небесную,
 с грибами убивающего цвета.
Она еще не родила поэта.

Она не закусила удила.
Ее пришествия еще неясны сроки.
Она писателей не родила,
а ныне не рождаются пророки.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


КЛИМАТ НЕ ДЛЯ ЧАСОВ

Этот климат — не для часов.
Механизмы в неделю ржавеют.
Потому, могу вас заверить,
время заперто здесь на засов.

Время то, что, как ветер в степи,
по другим гуляет державам,
здесь надежно сидит на цепи,
ограничено звоном ржавым.

За штанину не схватит оно.
Не рванет за вами в погоню.
Если здесь говорят: давно,—
это все равно что сегодня.

Часовые гремуче храпят,
проворонив часы роковые,
и дубовые стрелки скрипят,
годовые и вековые.

А бывает также, что вспять
все идет в этом микромире:
шесть пробьет,
а за ними — пять,
а за ними пробьет четыре.

И никто не крикнет: скорей!
Зная, что скорей — не будет.
А индустрия календарей
крепко спит, и ее не будят.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


ПАМЯТНИК ДОСТОЕВСКОМУ

Как искусство ни упирается,
жизнь, что кровь, выступает из пор.
Революция не собирается
с Достоевским рвать договор.
Революция не решается,
хоть отчаянно нарушается
Достоевским тот договор.

Революция
 это зеркало,
что ее искривляло, коверкало,
не желает отнюдь разбить.
Не решает точно и веско,
как же ей поступить с Достоевским,
как же ей с Достоевским быть.

Из последних, из сбереженных
на какой-нибудь черный момент —
чемпионов всех нерешенных,
но проклятых
 вопросов срочных,
из гранитов особо прочных
воздвигается монумент.

Мы ведь нивы его колосья.
Мы ведь речи его слога,
голоса его многоголосья
и зимы его мы — пурга.

А желает или не хочет,
проклянет ли, благословит —
капля времени камень точит.
Так что пусть монумент стоит.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


СТАРЫЕ ЦЕРКВИ

Полутьма и поля, в горизонты оправленные,
широки как моря.
Усеченные и обезглавленные
церкви
 бросили там якоря.

Эти склады и клубы прекрасно стоят,
занимая холмы и нагорья,
привлекая любой изучающий взгляд
на несчастье себе и на горе.

Им народная вера вручала места,
и народного также
 неверья
не смягчила орлиная их красота.
Ощипали безжалостно перья.

Перерубленные
 почти пополам,
небеса до сих пор поднимают,
и плывет этот флот
по лугам, по полям,
все холмы, как и встарь, занимает.

Полуночь, но до полночи — далеко.
Полусумрак, но мрак только начат.
И старинные церкви стоят высоко.
До сих пор что-то значат.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


ПРОЕКТ СТРАШНОГО СУДА

Страшный суд не будет похож
на народный и на верховный.
Род людской, дурной и греховный,
он, возможно, не вгонит в дрожь.

Может быть, бедный род людской
отбоярится, отопрется,
откричится и отоврется
и тихонько уйдет на покой.

А покой — это вам не рай,
это вам не поповский фетиш,
где что хочешь, то выбирай,
куда хочешь, туда и поедешь.

Страшный суд не имеет средств,
чтоб взвалить на себя этот крест
устроения рода людского.
Он поступит иначе. Толково.

Словно бедного профсоюза
в доме отдыха, он разрешит
самые неотложные узы
и в округе гулять разрешит.

И трехразовым он питанием
обеспечит, постельным бельем
и культмассовым воспитанием.
Вот и весь возможный объем

благ. А более даже странно
ждать от тех роковых минут.
Потому что он все-таки Страшный,
не какой-нибудь, суд!

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


* * *

Потребности, гордые, словно лебеди,
парящие в голубой невесомости,
потребности в ужасающей степени
опередили способности.

Желанья желали всё и сразу.
Стремленья стремились прямо вверх.
Они считали пошлостью фразу
«Слаб человек!».

Поскольку был лишь один карман
и не было второго кармана,
бросавшимся к казенным кормам
казалось, что мало.

А надо было жить по совести.
Старинный способ надежен и прост.
Тогда бы потребности и способности
не наступали б друг другу на хвост.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


СОВЕСТЬ

Начинается повесть про совесть.
Это очень старый рассказ.
Временами, едва высовываясь,
совесть глухо упрятана в нас.
Погруженная в наши глубины,
контролирует все бытие.
Что-то вроде гемоглобина.
Трудно с ней, нельзя без нее.
Заглушаем ее алкоголем,
тешем, пилим, рубим и колем,
но она на распил, на распыл,
на разлом, на разрыв испытана,
брита, стрижена, бита, пытана,
все равно не утратила пыл.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


* * *

Во-первых, он — твоя судьба,
которую не выбирают,
а во-вторых, не так уж плох
таковский вариант судьбы,
а в-третьих, солнышко блестит,
и лес шумит, река играет,
и что там думать: «если бы»,
и что там рассуждать: «кабы».

Был век, как яблочко, румян.
Прогресс крепчал вроде мороза.
Выламываться из времен —
какая суета и проза.
Но выломались из времен,
родимый прах с ног отряхнули.
Такая линия была,
которую упорно гнули.

Они еще кружат вокруг
планеты, вдоль ее обочин,
как спутничек с собачкой Друг,
давно подохшей, между прочим.
Давно веселый пес подох,
что так до колбасы был лаком,
и можно разве только вздох
издать, судьбу его оплакав.

Оплачем же судьбу всех тех,
кто от землицы оторвался,
от горестей и от утех,
и обносился, оборвался,
и обозлился вдалеке,
торя особую дорожку,
где он проходит налегке
и озирается сторожко.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


* * *

Деревня, а по сути дела — весь.
История не проходила здесь.
Не то двадцатый век, не то двадцатый
до Рождества Христова, и стрельчатый
готический седой сосновый бор
гудит с тех пор и до сих пор.

Не то двадцатый век, не то второй.
Забытая старинною игрой
в историю
 извечная избенка
и тихий безнадежный плач ребенка.
Земля и небо. Между — человек.
Деталей нет. Невесть который век.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


РЕКВИЗИТ ДВУХ СТОЛЕТИЙ

Поскорей высчитывайте шансы —
или джинсы, или дилижансы.

Синтез двух столетий невозможен —
реквизит на разных складах сложен

и по разным ведомствам оформлен.
Будь столетьем собственным доволен.

Двум столетьям вместе не ужиться —
или дилижансы, или джинсы.

Надеваю джинсы потопорней,
но не забываю свои корни.

Погремучей джинсы надеваю,
с корнем дилижанс не отрываю,

раз уж для меня определили
это каверзное или — или.

Вдруг удастся им объединиться —
с дилижансом сочетаться джинсам.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


МЕСТНОСТЬ И ОКРЕСТНОСТЬ

Я в таком селе поселился,
где никто мне в душу не лез.
Было весело — веселился.
Было грустно — рыдал до слез.

Столько было грибов в этой местности,
что они начинались в окрестности
моего окна и крыльца,
продолжались же — без конца.

А язык местного населения,
его выговор и разговор
жажды означал утоление
и звучит во мне до сих пор.

У высокого местного неба
звезды были — одна к одной.
А у местного круглого хлеба
запах был густой и ржаной.

А старухи здешней местности
славились во всей окрестности
как по линии доброты,
так по линии верности, честности,
были ласковы и просты.

А над крышами всеми кресты
телевизоров возвышались,
и вороны на них не решались
почему-то сидеть, не могли.

А от здешней зеленой земли
к небу восходили деревья,
и цветы, и пары куренья
от земли прямо к небу шли.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


МОРАЛЬНЫЙ ИЗНОС

Человек, как лист бумаги,
изнашивается на сгибе.
Человек, как склеенная чашка,
разбивается на изломе.
А моральный износ человека
означает, что человека
слишком долго сгибали, ломали,
колебали, шатали, мяли,
били, мучили, колотили,
попадая то в страх, то в совесть,
и мораль его прохудилась,
как его же пиджак и брюки.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.


* * *

Виноватые без вины
виноваты за это особо,
потому что они должны
виноватыми быть до гроба.

Ну субъект, ну персона, особа!
Виноват ведь! А без вины!
Вот за кем приглядывать в оба,
глаз с кого спускать не должны!
Потому что бушует злоба
в виноватом без вины.

Борис Слуцкий. Судьба. 
Стихи разных лет. 
Москва, "Современник", 1990.

 

Психология (5)\Психология (3)\Психология (2)\Психология (1)\Психология (4)
Психология (6)\Психология (7)\Психология (8)\Психология (9)\Психология (10)

МИФОЛОГИЯ
СИЛА И МУДРОСТЬ СЛОВА

ФИЛОСОФИЯ | ЭТИКА | ЭСТЕТИКА | ПСИХОЛОГИЯ  | РИТОРИКА

ЛЮБОВЬ | ВЛАСТЬ | ВЕРА | ОБЛАДАНИЕ И БЫТИЕ | НИЦШЕ \ ЛОСЕВ \ СОЛОВЬЕВ \ ШЕКСПИР \ ГЕТЕ






РЕКЛАМИРУЙ СЕБЯ В КОММЕНТАРИЯХ
ADVERTISE YOURSELF COMMENT

      
     



ПОДАТЬ ОБЪЯВЛЕНИЕ БЕСПЛАТНО
( POST FREE ADS WITHOUT REGISTRATION AND FREE )



ДОБАВИТЬ САЙТ (БЛОГ, СТРАНИЦУ) В КАТАЛОГ
( ADD YOUR WEBSITE WITHOUT REGISTRATION AND FREE )