Джозеф Редьярд Киплинг (17) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

2183 Просмотра

Обсудить

Джозеф Редьярд Киплинг

Баллада о Востоке и Западе

Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда —
Лишь у подножья Престола Божья, в день Страшного суда!
Но нет Востока и Запада нет, если двое сильных мужчин,
Рожденных в разных концах земли, сошлись один на один.
Летит взбунтовать пограничный край со своими людьми Камал.
Кобылу, гордость полковника, он сегодня ночью украл.
Копыта ей обмотав тряпьем, чтоб не слышен был стук подков,
Из конюшни вывел ее чуть свет, вскочил — и был таков!
Свой взвод разведчиков созвал тогда полковника сын:
«Ужель, где прячется Камал, не знает ни один?»
Сын рессалдара, Мохаммед-Хан, встал и сказал в ответ:
«Кто ведает, где ночевал туман, — найдет Камалов пикет!
В сумерки он абазаев громил, рассвело — в Бонэре ищи!
Но должен объехать он Форт Бакло, чтоб из дому взять харчи.
Если бог поможет, вы, без препон, как птицы, летите вдогон
И его отрежьте от Форта прежде, чем достигнет ущелья он!
Но если теснины джагаев достиг — назад поверните коней!
Не мешкай нимало: людей Камала тьма-тьмущая прячется в ней.
Справа скала, слева скала, колючая поросль мелка.
Чуть не в упор щелкнет затвор — но не видать стрелка!»
Полковничий сын прыгнул в седло. Буланый объезжен едва:
Хайло — что колокол, сердце — ад, как виселица — голова!
До Форта полковничий сын доскакал, но к еде душа не лежит:
Тот жаркому не рад, от кого конокрад, вор пограничный, бежит.
Из Форта Бакло во весь опор всадник погнал жеребца
И в ущелье джагаев, коня измаяв, приметил кобылу отца.
Он в ущелье приметил кобылу отца и Камала у ней на хребте.
Ее глаза белок различив, он курок дважды взвел в темноте.
Мгновенье спустя две пули, свистя, прошли стороной. «Ты — стрелок
Не хуже солдата, — молвил Камал. — Покажи, каков ты ездок!»
В узкой теснине, как смерч в пустыне, мчались ночной порой.
Кобыла неслась, как трехлетняя лань, конь — как олень матерой.
Голову кверху Буланый задрал и летел, закусив удила,
За гнедой лошадкой, что, с гордой повадкой, трензелями играя, шла.
Справа скала, слева скала, колючая поросль мелка.
Трижды меж гор щелкнул затвор, но не видать стрелка.
Зорю дробно копыта бьют. В небе месяц поник.
Кобыла несется, как вспугнутый зверь, Буланый — как раненый бык.
Но рухнул безжизненной грудой в поток Буланый на всем скаку.
Камал, повернув кобылу, помог выпутаться седоку
И вышиб из рук у него пистолет — как биться в такой тесноте?
«Если доселе ты жив — скажи спасибо моей доброте!
Скалы нет отвесной, нет купы древесной на двадцать миль кругом,
Где не таился б мой человек со взведённым курком.
Я руку с поводьями к телу прижал, но если б я поднял ее,
Набежали б чекалки, и в неистовой свалке пировало бы нынче зверье.
Я голову держал высоко, а наклони я лоб,
Вон тот стервятник не смог бы взлететь, набив до отвала зоб».
«От пира, — сказал полковничий сын, — шакалам не будет беды.
Прикинь, однако, кто придет за остатками еды.
Если тысячу сабель пошлют сюда за моими костями вслед,
Какой ценой пограничный вор оплатит шакалий обед?
Скормят коням хлеб на корню, люди съедят умолот,
Крыши хлевов предадут огню, когда перебьют ваш скот.
Коль скоро сойдемся в цене — пировать братьев зови под утес!
Собачье племя — шакалье семя! Что ж ты не воешь, пес?
Но если в пожитках, зерне и быках цена высока, на твой взгляд, —
Тогда отдай мне кобылу отца. Я пробью дорогу назад!»
Камал помог ему на ноги встать: «Не о собаках толк
Там, где сошлись один на один бурый и серый волк!
Пусть ем я грязь, когда причиню тебе малейшее зло!
Откуда — из чертовой прорвы — тебя со смертью шутить принесло?»
Он ответил: «Привержен я крови своей до скончания дней!
Кобылу в подарок прими от отца. Мужчина скакал на ней!»
Сыну полковника ткнулись в грудь ноздри лошадки гнедой.
«Нас двое сильных, — сказал Камал, — но ей милей — молодой!
В приданое даст похититель ей серебряные стремена,
Узду в бирюзе, седло и чепрак узорный получит она».
Тогда, держа за ствол пистолет, полковника сын говорит:
«К тому, который ты взял у врага, друг тебе пару дарит!»
«Дар за дар, — отозвался Камал, — риск за риск: обычай для всех
один!
Отец твой сына ко мне послал. Пусть едет к нему мой сын!»
Он свистнул сыну, и с гребня скалы обрушился тот стремглав.
Стройнее пики, он был как дикий олень средь весенних трав.
«Вот господин твой! — сказал Камал. — Бок о бок с ним скача,
Запомни, ты — щит, что вечно торчит у левого плеча!
Твоя жизнь — его, и судьба твоя — отвечать за него головой,
Покуда узла не развяжет смерть либо родитель твой!
Хлеб королевы ты должен есть: флаг ее — твой флаг! —
И нападать на владенья отца: враг ее — твой враг!
Ты конником должен стать лихим и к власти путь прорубить.
Когда в Пешаваре повесят меня — тебе рессалдаром быть!»
Они заглянули друг другу в глаза, и был этот взгляд глубок.
На кислом хлебе и соли они дали братства зарок.
И, вырезав хайберским ножом свежего дерна кусок,
Именем божьим, землей и огнем скрепили этот зарок.
На гнедой кобыле — полковничий сын, на Буланом — Камалов сын, —
Вдвоем подскакали к Форту Бакло, откуда уехал один.
У караульни блеснуло враз двадцать клинков наголо:
Пламя вражды к жителю гор каждое сердце жгло.
«Отставить! — крикнул полковника сын. — В ножны вложите булат!
Вчера он был пограничный вор, сегодня — свой брат, солдат!»
Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда —
Лишь у подножья Престола Божья, в день Страшного суда!
Но нет Востока и Запада нет, если двое сильных мужчин,
Рожденных в разных концах земли, сошлись один на один.

Перевод — Потапова В.

Баллада о Западе и Востоке

Запад есть Запад, Восток есть Восток,
И их неизменна суть,
Пока не призвал облака и песок
Всевышний на Страшный Суд.
Но нет Востока, и Запада нет
И призрак их невесом,
Если двое серьезных мужчин
Выходят к лицу лицом.
Камал прошел с двадцатью людьми,
Как ветер из-под ветвей,
И у полковника он увел
Кобылу царских кровей.
Не просто кобылу, а самый цвет,
Увел, да и был таков.
И лишь опрокинул, нырнув в рассвет,
Зацепы ее подков.
И сын полковника встал и сказал
Джигитам, которых вел :
«Неужто не знает никто из вас,
Куда конокрад ушел?»

И сын офицера встал и сказал:
«Не будь я Мохаммед-Хан,
Не знал бы я троп, там где пуля в лоб
И между копыт туман.
Он вечером был ещё в Абазай,
В Боннаре — как рассвело.
И нет дороги ему назад
Иначе, чем форт Дюкло.
И, если ты пустишь коня в галоп,
Обгоняя попутных птиц,
Господь поможет тебе догнать
Врага у его границ.
Ущелье высунуло язык.
А дальше тебе — ни-ни.
Там каждый квадратный метр земли
Усеян его людьми.
Там слева — скала, и справа — скала.
Терновник лежит, упруг.
И можно услышать затвора щелк,
Где нет никого вокруг.»
Полковничий сын берет жеребца:
Как колокол дышит рот.
И сердце в груди, как кипящий ад,
И шея, как эшафот.
Полковничий сын прибывает в форт.
Поешь, отдохни, постой!
Но тот, кто у вора висит на хвосте,
Не сядет за длинный стол.
Он дальше по следу, по белому свету
По голому — раз, два, три...
Пока не увидел отцовской кобылы
В ущелье, уже внутри.
Кобылы, Камала. Уже различал он
Вдали её глаз белок...
И выше и ниже,и дважды и трижды
Он взвёл и спустил курок.
«Стреляешь ты совсем как солдат —
Ответил ему Камаль.
Теперь покажи как ты скачешь, студент.»
И пыль поглотила сталь.
И они скакали один в один
И глотали ущелья пыль.
И кончилось тем, что конь упал
И всадника придавил.
Камаль повернул кобылу назад —
Помочь тому, кто лежит.
«А знаешь ли ты — он спросил — студент,
Отчего ты так долго жив?»
«Ты видишь — коршун кружит вверху?
Ты слышишь шакалов вой?
Ты правильно понял меня, студент —
Они пришли за тобой.
Ты здесь в округе на двадцать миль
Не спрячешь от пули грудь.
Какого чёрта сюда один
Ты ехал столь долгий путь?»
«Я знаю — ответил полковничий сын —
Что нынче я гостем здесь.
Но прежде чем хищникам делать пир,
Сначала расходы взвесь.
И если тысяча сабель прийдёт
За кучкой моих костей,
Подумай, чем будешь ты угощать
Таких дорогих гостей.
Но если тебе нипочём цена
И горя не горек грех —
Шакал и коршун — семья одна.
Зови же, собака, всех.»
Поверь мне, — ответил ему Камаль —
Я в хищниках знаю толк.
Ни слова больше о грязных псах —
Здесь волка встречает волк.

Перевод — Фельдман Я.

Шифр нравственности

Оставив юную жену хозяйничать по дому,
Уехал Джонс на горный пост к афганскому кордону
Там гелиограф был, и Джонс жене растолковал
Сигнальный шифр, чтоб ей с горы слать нежные слова.

Любовь ему вручила ум, ей красоту — Природа,
И гелиограф их связал в честь Феба и Эрота.
Джонс наставленья слал жене, когда вставал рассвет,
И на закате тоже слал супружеский привет.

Он ей твердил: страшись юнцов, внушающих соблазны,
И льстивых, лживых стариков с отеческою лаской.
Но подозрительнее всех для Джонса, говорят,
Был генерал-полковник Бенгс, заслуженный солдат.

Ущельем как-то ехал Бенгс, с ним штаб и адъютанты.
Вдруг видят: гелиограф с гор сигналит беспрестанно.
Они подумали: мятеж! туземцы жгут посты!
Остановились — и прочли шифровку с высоты:

«Тире, и точка, и тире, тире, тире, и точка...»
О черт! Давно ли генерал стал нежным ангелочком?
«Мой птенчик... Козочка моя... Мой свет... Моя звезда...» —
О дух милорда Уолсли! Кто сумел попасть туда? —

И штаб, как вкопанный застыл, и адъютант опешил;
Все стали, сдерживая смех, записывать депешу.
А Джонс как раз на этот раз писал жене своей
«Не знайся с Бенгсом, он ведь здесь распутней всех, ей-ей!»

И, гелиографом с горы безжалостно сигналя,
Из жизни Бенгса сообщал интимные детали;
Тире и точками жене он мудрый слал наказ...
Но, хоть Любовь порой слепа, у мира — много глаз.

И штаб, как вкопанный, застыл и адъютант опешил,
И генерал в седле краснел, читая, как он грешен;
И наконец промолвил он (что думал он, не в счет) : —
Все это— частный разговор. Кррругом! Галоп! Вперед!—

И, к чести Бенгса, Джонсу он ни словом, ни взысканьем
Не дал понять, что прочитал в горах его посланье.
Но всем известно — от долин до пограничных рек, —
Что многочтимый генерал — распутный человек.