Джозеф Редьярд Киплинг (26) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

1558 Просмотров

Обсудить

Джозеф Редьярд Киплинг

Еварра и его боги

Читай:
Вот повесть о Еварре-человеке,
Творце богов в стране за океаном.

Затем, что город нес ему металл
И бирюзу возили караваны,
Затем, что жизнь его лелеял Царь,
Так что никто не смел его обидеть
И с болтовней на улице нарушить
Его покой в час отдыха, он сделал
Из жемчуга и злата образ бога
С глазами человека и в венце,
Чудесный в свете дня, повсюду славный,
Царем боготворимый; но, гордясь,
Затем, что кланялись ему, как богу,
Он написал: «Так делают богов,
Кто сделает иначе, тот умрет».
И город чтил его... Потом он умер.

Читай повествованье о Еварре,
Творце богов в стране за океаном.

Затем, что город не имел богатств,
Затем, что расхищались караваны,
Затем, что смертью Царь ему грозил,
Так что на улице над ним глумились,
Он из живой скалы в слезах и в поте
Лицом к восходу высек образ бога.
Ужасный в свете дня, повсюду видный,
Царем боготворимый; но, гордясь,
Затем, что город звал его назад,
Он вырезал — «Так делают богов,
Кто сделает иначе, тот умрет».
И чтил его народ... Потом он умер.

Читай повествованье о Еварре,
Творце богов в стране за океаном.

Затем, что был простым его народ,
И что село лежало между гор,
И мазал он овечьей кровью щеки,
Он вырезал кумира из сосны,
Намазал кровью щеки, вместо глаз
Вбил раковину в лоб, свил волоса
Из мха и сплел корону из соломы.
Его село хвалило за искусство,
Ему несли мед, молоко и масло,
И он, от криков пьяный, нацарапал
На том бревне: «Так делают богов,
Кто сделает иначе, тот умрет».
И чтил его народ... Потом он умер.

Читай повествованье о Еварре,
Творце богов в стране за океаном.

Затем, что волей бога капля крови
На волос уклонилась от пути
И горячила мозг его, Еварра,
Изодранный, бродил среди скота,
Шутя с деревьями, считая пальцы,
Дразня туман, пока не вызвал бог
Его на труд. Из грязи и рогов
Он вылепил чудовищного бога,
Комок нечистый в паклевой короне,
И, слушая мычание скота,
Он бредил кликами больших народов
И сам рычал. «Так делают богов,
Кто сделает иначе, тот умрет».
И скот кругом мычал... Потом он умер.

И вот попал он в Рай и там нашел
Своих богов и то, что написал,
И, стоя близко к богу, он дивился,
Кто смел назвать свой труд законом бога,
Но бог сказал, смеясь. «Они — твои».
Еварра крикнул: «Согрешил я!» — «Нет!
Когда б ты написал иначе, боги
Покоились бы в камне и руде,
И я не знал бы четырех богов
И твоего чудесного закона,
Раб шумных сборищ и мычащих стад».

Тогда, смеясь и слезы отирая,
Еварра выбросил богов из Рая

Вот повесть о Еварре-человеке,
Творце богов в стране за океаном.

Перевод — Оношкович-Яцына А.

Головоломка мастерства

На зелёный с золотом Райский Сад
первый солнечный луч упал,
Под деревом сидя, отец наш Адам
палкой что-то нарисовал.
первый в мире рисунок его веселил,
не меньше, чем луч рассвета,
Но Дьявол, шепнул, шелестя листвой:
«Мило, только искусство ли это?»

Еву муж подозвал, и под взглядом её
всю работу проделал снова.
первым в мире усвоив, что критика жен
всегда наиболее сурова.
Эту мудрость передал он сыновьям.
Очень Каину было обидно
Когда на ухо Дьявол ему шепнул:
« Что ж, силён! Но искусства не видно...»

Башню строили люди, чтоб небо встяхнуть,
и повывинтить звезды оттуда,
Но Дьявол рассевшись на кирпичах,
пробурчал: «А с искусством-то худо!»
Камни сыпались сверху, известь лилась,
и трясся подъёмный кран,
Ибо каждый о смысле искусства во всю
на своём языке орал.

Захватили споры и битвы весь мир:
север, запад юг и восток,
И дрогнуло небо, и вдруг пролился
наземь тот самый потоп.
И вот, когда голубя выпустил Ной,
поглядеть на все стороны света,
Из под киля Дьявол забулькал: «Добро,
но не знаю, искусство ли это?»

Стара эта повесть как Райское Древо,
и нова, как молочные зубы,
Мы ж Искусству и Истине служим с тех лет,
как усы чуть прикрыли губы!
Но сумерки близятся, и когда
постареют душа и тело,
В стуке сердца ты дьявольский слышишь вопрос
Где искусство во всем, что ты сделал?

Мы ведь можем и Древо Познанья срубить,
древесину пустив на спички,
И родителей собственных затолкать
в яйцо какой-нибудь птички,
Утверждаем, что хвост виляет псом,
Что свинью создают из паштета,
А чёрт бурчит, как отвеку бурчал,
«Всё умно, но искусство ли это?»

Вот зелёный с золотом письменный стол
первый солнечный луч озарил,
И сыны Адама водят пером,
по глине своих же могил,
Чернил не жалея, сидят они
с рассвета и до рассвета,
А дьявол шепчет, в листках шелестя:
«Мило, только искусство ли это?»

И теперь, если к Древу Познанья мы
проберемся аж в Райский Сад,
И переплывём все четыре реки,
пока архангелы спят,
И найдём венки, что Ева сплела —
то всё-таки, даже там
Мы едва ли сможем больше постичь,
чем постиг наш отец Адам.

Перевод — Бетаки В.

Загадка мастерских

Когда зелень и злато Эдема озарил взор рожденных светил,
Праотец наш Адам, сев под Древом, палкой что-то в грязи чертил;
То был первый Рисунок в мире, и всем сердцем ценил он свой труд...
Шепчет Дьявол из листьев: «Красиво; только есть ли Искусство тут?»

Чтоб начать всю работу снова, он с женой поспешил уйти вниз,
Так возникла обида, ведь Критик осудил его первый эскиз;
Сыновьям мастерство он оставил, и был весел Дьявол хромой:
«Тут Искусство?» он Каину шепчет, восхищаясь свежим клеймом.

Возвели потом Башню, чтоб звезды щекотать и свить небо в жгут.
В кирпичах брякнул Дьявол: «Эффектно; только где же Искусство тут?»
И пылились камни в карьерах, и подъемный кран встал налегке,
Ведь о Выспренних Целях Искусства каждый врал на своём языке.

Шли раздоры и битвы на Юге, хвастал Север, сражался Восток...
Чтоб земное зло смыть, льются воды, Красной Глины распался кусок —
Отдыхал мир, как холст белоснежный, но вернулась голубка в закут,
И пробулькал Дьявол под килем: «Человек, где ж Искусство тут?»

Как Сад Райский, стара эта сказка, и молочного зуба свежей —
Всяк безусый юнец теперь — Мастер и Искусства, и Высших Идей;
Каждый слышит, что мрак рядом дышит, и усохло сердце как трут,
И скребет в стекло Дьявол: «Ну, создал; только есть ли Искусство тут?»

Древо Рая смогли мы подрезать, уместив под церквей потолком,
И смогли накормить наших предков мы искусственным тухлым желтком,
Ясно нам, что хвост машет собакой, и что лошадь дрожки везут,
Но бормочет Дьявол, как прежде: «Только где же Искусство тут?»

Когда Лондона солнце бледнеет перед яркостью Клубных светил,
Собираются дети Адама, каждый что-то в грязи начертил —
Чертят перья на почве могильной, и чернил уже вычерпан пруд,
Ведь из листьев шипит Дьявол: «Верно! Только где же Искусство тут?»

И теперь, коль в Эдем войдём снова, где струятся Четыре Реки,
Где лежит на траве Венок Евы — до сих пор свежи лепестки,
И, пока часовой грозный дремлет, мы украдкой скользнём по задам —
Волей Божьей узнаем не больше, чем познал отец наш Адам.

Перевод — ?

Загадка ремесел

Новорожденного солнца блеск зажегся над райской глиной,
Под деревом наш праотец Адам чертил что-то палкой длинной,
И сердце возрадовалось его, рисунком простым согрето.
«Прекрасно, — в листве прошипел Сатана, — но разве искусство это!»

Тут Еву позвал первый в мире муж и заново дело начал,
Ни для кого человечий суд так много потом не значил.
Он мудрость свою завещал сыновьям, но был Сатана неприкаян:
«Так это искусство?» — язвил он впотьмах, и слушал злокозненный Каин.

До неба построили башню они, ни в чем не встречая запрета.
«Неплохо, — ворчал на лесах Сатана, — но разве искусство это?»
Не скрипнет лебедка, не взвизгнет пила, не звякнет резец в Междуречье:
Здесь каждый отстаивать правоту на собственном стал наречье.

От Юга до Севера бились они, от Запада до Востока,
И вздыбились воды, и грянул потоп, решив покарать их жестоко.
Земля отдыхала, но Голубь уже клевал парусину рассвета.
«Гуманно, — под килем бурлил Сатана, — но разве искусство это?»

Как Древо Познанья, рассказ этот стар и юн, как молочные зубы.
Слова божества мы слышим, едва пушком покрываются губы.
Но знает любой, что день голубой погаснет и в сумраке где-то
«Ты мастер, — шепнет старику Сатана, — но разве искусство это?»

Нам Древо Познанья легко обстругать под гвоздь деревянный для рясы,
В протухшем желтке для любого из нас прародич живет седовласый,
Мы знаем, виляет собакою хвост, и тащит кобылу карета, —
«Умно! — как и прежде шипит Сатана, — но разве искусство это?»

В диванные лондонских клубов закат врывается золотом линий,
Сидят за столами Адама сыны и перьями водят по глине,
По глине табличек, по глине могил — струится чернилами Лета:
«Прелестно, — в листве шелестит Сатана, — но разве искусство это?»

Попасть бы нам в сад, где четыре реки, найти бы эдемское Древо,
Поднять бы венок с бархатистой травы, тобою оставленный, Ева!
Мы спящего стража смогли б миновать, подкрались бы тихо к подножью
И то, что узнал прародитель Адам, узнали бы милостью Божью!

Перевод — Дубровкин Р.

В эпоху Неолита

В кроманьонский дикий век бился я за устья рек,
За еду, за шкуры диких лошадей,
Я народным бардом стал, всё что видел — воспевал
В этот сумрачно-рассветный век людей.

И всё ту же песнь свою, что и нынче я пою,
Пел я той доисторической весной.
Лёд уплыл в морской простор. Гномы, тролли, духи гор
Были рядом, и вокруг, и надо мной.

Но соперник из Бовэ обозвал мой стиль «мовэ»,
И его я томагавком критикнул.
Так решил в искусстве спор диоритовый топор
И гравёру из Гренель башку свернул.

Тот гравёр был страшно дик: он на мамонтовый клык
Непонятные рисунки наносил!
Но хорошее копьё понимание моё
В сердце врезало ему по мере сил.

Снял я скальпы с черепов, накормил отменно псов.
Зубы критиков наклеив на ремни,
Я изрёк, разинув пасть: «Им и надо было пасть —
Я ведь знаю, что халтурщики — они!»

Этот творческий скандал идол-предок наблюдал,
И сказал мне, выйдя ночью из-под стрех,
Что путей в искусстве есть семь и десять раз по шесть,
И любой из них для песни — лучше всех!

Сколько почестей и славы! А боец-то был я слабый —
Времена мне указали путь перстом.
И меня назвали снова «Бард Союза Племенного»,
Хоть поэт я был посредственный притом!

А другим — всю жизнь забота: то сраженье, то охота...
Сколько зубров мы загнали! Счету нет!
Сваи в озеро у Берна вбили первыми, наверно!
Жаль, что не было ни хроник, ни газет!

Христианская эпоха нас изображает плохо:
Нет грязнее нас, крикливее и злей...
Только мы и дело знали: шкуры скоро поскидали
И работать научили дикарей.

Мир велик! И в синей раме замкнут он семью морями,
И на свете разных множество племён,
То, что в Дели неприлично, то в Рейкьявике обычно,
Из Гаваны не получится Сайгон!

Вот вам истина веков, знавших лишь лосиный рёв,
Там, где в наши дни — Парижа рёв и смех:
Да, путей в искусстве есть семь и десять раз по шесть,
И любой из них для песни — лучше всех!