Джозеф Редьярд Киплинг (27) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

1438 Просмотров

Обсудить

Джозеф Редьярд Киплинг

В неолитическом веке

В те глухие времена шла упорная война
За еду, за славу и за тёплый мех,
Клана моего певцом был я, и я пел о том
Что пугало или радовало всех.

Пел я! И пою сейчас о весне, что в первый раз
Лед бискайский погнала перед собой;
Гном, и тролль, и великан, боги страшных горных стран
Были вкруг меня, со мной и надо мной.

Но нашел мой стиль «оutгё» критикан из Солютре, —
Томагавком разрешил я этот спор
И свой взгляд я утвердил на искусство тем, что вбил
В грудь Гренельского гравера свой топор.

И, покончив с ними так, ими накормил собак,
А зубами их украсил я ремни
И сказал, крутя усы: «Хорошо, что сдохли псы,
Прав, конечно, я, а не они».

Но, позор увидя мой, тотем шест покинул свой
И сказал мне в сновиденье: «Знай теперь —
Девяносто шесть дорог есть, чтоб песнь сложить ты мог,
И любая правильна, поверь!»

И сомкнулась тишина надо мной, и боги сна
Изменяли плоть мою и мой скелет;
И вступил я в круг времен, к новой жизни возрожден,
Рядовой, но признанный поэт.

Но, как прежде, тут и там делят братья по стихам
Тушу зубра в драке меж собоa.
Богачи тех мрачных дней не держали писарей,
И у Берна наши песни под водой.

И теперь, в культурный век, все воюет человек —
Бьем, терзаем мы друг друга злей и злей,
И высокий долг певца не доводим до конца,
Чтобы выучить работать дикарей.

Мир еще огромный дом — семь морей лежат на нем,
И не счесть народов разных стран;
И мечта, родившись в Кью, станет плотью в Катмандью,
Вора Клепэма накажет Мартабан.

Вот вам мудрость навсегда — я узнал ее, когда
Лось ревел там, где Париж ревет теперь:
«Девяносто шесть дорог есть, чтоб песнь сложить ты мог,
И любая правильна, поверь!»

Перевод — Фроман М.

Воин каменного века

Воин каменного века, дикий предок человека,
Знаю я, что значит удаль, кровь и страх,
Ради окороков дымных в пламенных я славил гимнах
Мой народ при пламенеющих кострах.
Мы охотились на льдинах в теплых шкурах лошадиных
На заре доисторической весны,
И торосами сверкая, громоздилась ввысь Бискайя,
Гномы, тролли населяли наши сны.
Но в стихах моих изъяны мой соперник постоянный
В солютрейскую эпоху отыскал, —
Был заколот пустомеля вместе с парнем из Гренеля,
С тем, что мамонтов на скалах высекал!
Топором из диорита голова у них обрита,
Псы наелись, мясо с ребер ободрав.
В амулет связал я зубы и от крови вытер губы:
Кто осмелится сказать, что я неправ?
Но себя я смехом выдал: со столба сошел мой идол
И приснился мне гремящим по лесам:
«Никакой канон не тесен для дикарских наших песен,
А сто первый или первый — думай сам!».

Тут, облекшись плотью белой, ослабелый, оробелый,
Перенесся в Лондон я, покуда спал,
Подшутить решило Время: в поэтическое племя
Я, шагнув через столетия, попал.
По-пещерному сердиты здесь коллеги-троглодиты,
Задирающие зубра на снегу,
Сжеван автор, не растрогав толстосумов аллоброгов
В свайных хижинах на бернском берегу.
В христианский век ученый здесь для битвы утонченной
Не жалеют кулаков, ногтей и стрел,
Над невыдубленной шкурой похваляются культурой
Кто в дубильном деле не поднаторел.
Но при всем при том правдиво, что садов британских диво
Без трудов произрастает в Катманду:
Мир пестреет, не скудея, и «ламбетского злодея»
В Мартабане бы не предали суду.
Эту мудрость поколений я впитал, когда олени
На Монмартре разбредались по лесам:
«Никакой канон не тесен для дикарских наших песен,
А сто первый или первый — думай сам!»

Перевод — Дубровкин Р.

Легенды о Зле

I.
Это рассказ невесёлый,
Сумеречный рассказ.
Под него обезьяны гуляют,
За хвосты соседок держась:

«В лесах наши предки жили,
Но были глупы они
И вышли в поля научить крестьян
Чтоб играли целые дни.

Наши предки просо топтали,
Валялись в ячменных полях,
Цеплялись хвостами за ветви,
Плясали в сельских дворах.

Но страшные эти крестьяне
Вернулись домой, как на грех,
переловили предков,
И работать заставили всех

На полях — серпом и мотыгой
От рассвета до темноты!
Засадили их в тюрьмы из глины
И отрезали всем хвосты.

Вот и видим мы наших предков
Сгорбленных и седых,
Копающихся в навозе
На дурацких полях просяных,

Идущих за гадким плугом,
Возящихся с грязным ярмом,
Спящих в глиняных тюрьмах
И жгущих пищу огнём.

Мы с ними общаться боимся,
А вдруг да в недобрый час
Крестьяне придут к нам в джунгли
Чтоб заставить работать и нас!

Это рассказ невесёлый,
Сумеречный рассказ
Под него обезьяны гуляют,
За хвосты соседок держась.

II.
Ливень лил, был шторм суровый,
но ковчег стоял готовый.
Ной спешил загнать всех тварей — не накрыла бы гроза!
В трюм кидал их как попало, вся семья зверей хватала
Прямо за уши, за шкирки, за рога, хвосты и за...

Только ослик отчего-то пробурчал, что неохота,
Ну а Ной во славу божью обругал его: «Осёл,
Чёрт отцов твоих создатель, твой, скотина, воспитатель!
Чёрт с тобой, осёл упрямый!» И тогда осёл вошёл.

Ветер был отменно слабый — парус шевельнул хотя бы!
А в каютах душных дамы от жары лишались сил,
И не счесть скотов угрюмых,
падавших в набитых трюмах...
Ной сказал: «Пожалуй, кто-то здесь билета не купил!»

Разыгралась суматоха, видит Ной, что дело плохо:
То слоны трубят, то волки воют, то жираф упал...
В тёмном трюме вдруг у борта старый Ной заметил чёрта,
Чёрт, поставив в угол вилы, за хвосты зверьё тягал!

«Что же должен я, простите, думать о таком визите?»
Ной спросил. И чёрт ответил, тон спокойный сохраня,
«Можете меня прогнать, но... Я не стану возражать, но…
Вы же сами пригласили вместе с осликом меня !»

Перевод — Бетаки В.

Легенда о Зле

I.
Это рассказывать, надо
С наступлением, темноты,
Когда обезьяны гуляют,
Держа друг другу хвосты.

«В лесу отцы наши жили,
Beлика их была прыть:
Они отправились в села,
Фермеров играм учить.

Отцы резвились в пшенице,
Отцы топтали ячмень,
Отцы качались на ветвях
И плясали среди деревень.

Потом пришли земледельцы,
Не знавшие игр никаких
И наших отцов поймали
И работать заставили их.

Дали им плуги и косы,
Научили работам простым,
Посадили в темницы из глины
И... отрезали им хвосты.

Теперь мы отцов наших видим,
Старых, сгорбленных трудом,
Склоненных над рожью и просом,
Копающих чернозем,

Ведущих борозды в поле,
Поправлявших доски ярму,
Сидящих в темницах из глины,
Коптящих обед в дыму.

Мы к ним подойти не смеем,
Потому что, узнав нас, тотчас
Земледельцы придут в налги чащи
И заставят работать и нас».

Это рассказывать надо
С наступлением темноты,
Когда обезьяны гуляют
И щиплют друг другу хвосты.

II.
Дождь нависал покровом, и был ковчег готовым,
Й Ною был приказ собрать зверей со всей земли,
Он брал их неучтиво за шкуры, перья, гривы,
И все, за исключением осла, покорно шли.

Ной звал его любезно, но было бесполезно,
Тогда, кляня его, он громко крикнул: «Черт!
Черт с ослом, тебя родившим, и с ослом, тебя кормившим!
Черт с тобою, безобразник!» И осел взошел на борт.

Но ветер был обратным, и путь был неприятным,
И от запаха конюшни люди падали без сил,
Со скотиной было хуже, звери дохли целой грудой,
и Ной сказал: «Один из нас за путь не заплатил!»

Он слышал возвращенье у всех родов творенья,
Как яростно трубят слоны, и как ревут киты.
С подветренного борта он вдруг заметил чёрта,
С большими вилами в руках, дерущего хвосты.

Чёрт выругался глухо, а Ной промолвил сухо:
«Чем вызвано, нельзя ль узнать, такое посещенье?»
Черт молвил лицемерно: «Сэр: вы забыли верно,
Сюда явился я с ослом на ваше приглашенье».