1229 Просмотров

Фёдор Сологуб (Фёдор Кузьмич Тетерников; 17 февраля (1 марта) 1863, Санкт-Петербург — 5 декабря 1927, Ленинград) — русский поэт, писатель, драматург, публицист. Видный представитель декадентского направления в русской литературе и русского символизма.

Федор Кузьмич Сологуб

Бога милого, крылатого


Осторожнее зови.
Бойся пламени заклятого
Сожигающей любви.

А сойдет путем негаданным,
В разгораньи ль ясных зорь, 
Или в томном дыме ладанном,— 
Покоряйся и не спорь. 

Прячет лик свой под личинами, 
Надевает шелк на бронь, 
И крылами лебедиными 
Кроет острых крыл огонь.

Не дивися, не выведывай, 
Из каких пришел он стран, 
И не всматривайся в бредовый, 
Обольстительный туман. 

Горе Эльзам, чутко внемлющим 
Про таинственный Грааль,— 
В лодке с лебедем недремлющим 
Лоэнгрин умчится вдаль, 

Темной тайны не разгадывай, 
Не срывай его личин. 
Силой боговой иль адовой, 
Все равно, он — властелин. 

Пронесет тебя над бездною,
Проведет сквозь топь болот,
Цепь стальную, дверь железную 
Алой розой рассечет. 

Упадет с ноги сандалия, 
Скажет змею: «Не ужаль!»
Из цианистого калия 
Сладкий сделает миндаль. 

Если скажет: «Все я сделаю»,— 
Но проси лишь об одном:
Зевс, представши пред Семелою, 
Опалил ее огнем.

Беспокровною Дианою 
Любовался Актеон, 
Но, оленем став, нежданною 
Гибелью был поражен. 

Пред законами суровыми 
Никуда не убежим. 
Бог приходит под покровами, 
Лик его непостижим.

6 мая 1921

Федор Сологуб. Стихотворения.
Библиотека поэта. Большая серия.
2-е издание. Сост. М.Дикман.
Ленинград: Советский писатель, 1975.

* * *

Выйди в поле полночное,
Там ты стань на урочное, 
На заклятое место,—
Где с тоской распрощалася, 
На осине качалася 
Молодая невеста. 

Призови погубителя, 
Призови обольстителя, 
И приветствуй прокуду,—
И спроси у проклятого, 
Не былого, не знатого,—
Быть добру или худу. 

Опылит тебя топотом, 
Оглушит тебя шепотом
И покатится с поля.
Слово довеку свяжется, 
Без покрова покажется 
Посуленная доля.

27 августа 1897

«Бойся, дочка, стрел Амура.
Эти стрелы жал больней.
Он увидит,— ходит дура,
Метит прямо в сердце ей.

Умных девушек не тронет,
Далеко их обойдет,
Только глупых в сети гонит
И к погибели влечет».

Лиза к матери прижалась,
Слезы в три ручья лия,
И, краснея, ей призналась:
«Мама, мама, дура я!

Утром в роще повстречала
Я крылатого стрелка
И в испуге побежала
От него, как лань легка.

Поздно он меня заметил,
И уж как он ни летел,
В сердце мне он не уметил
Ни одной из острых стрел.

И когда к моей ограде
Прибежала я, стеня,
Он махнул крылом в досаде
И умчался от меня.»

20 апреля 1921

Не свергнуть нам земного бремени.
Изнемогаем на земле,
Томясь в сетях пространств и времени,
Во лжи, уродстве и во зле.

Весь мир для нас — тюрьма железная,
Мы — пленники, но выход есть.
О родине мечта мятежная
Отрадную приносит весть.

Поднимешь ли глаза усталые
От подневольного труда —
Вдруг покачнутся зори алые
Прольется время, как вода.

Качается, легко свивается
Пространств тяжелых пелена,
И, ласковая, улыбается
Душе безгрешная весна.

24 мая 1920, Москва

Ах, лягушки по дорожке
Скачут, вытянувши ножки.
Как пастушке с ними быть?
Как бежать под влажной мглою,
Чтобы голою ногою
На лягушку не ступить?

Хоть лягушки ей не жалко,—
Ведь лягушка — не фиалка,—
Но, услышав скользкий хруст
И упав неосторожно,
Расцарапать руки можно
О песок или о куст.

Сердце милую торопит,
И в мечтах боязни топит,
И вперед ее влечет.
Пусть лягушки по дорожке
Скачут, вытянувши ножки,—
Милый друг у речки ждет.

25 апреля 1921

Войди в меня, побудь во мне,
Побудь со мною хоть недолго.
Мы помечтаем в тишине.
Смотри, как голубеет Волга.

Смотри, как узкий серп луны
Серебряные тучки режет,
Как прихоть блещущей волны
Пески желтеющие нежит.

Спокоен я, когда Ты здесь.
Уйдешь,— и я в тоске, в тревоге,
Влекусь без сил, разметан весь,
Как взвеянная пыль дороги.

И если есть в душе мечты,
Порой цветущие стихами,
Мне их нашептываешь Ты
Своими легкими устами.

1 июля 1922

Благодарю тебя, перуанское зелие!
Что из того, что прошло ты фабричное ущелие!

Всё же мне дарит твое курение
Легкое томное головокружение.

Слежу за голубками дыма и думаю:
Если бы я был царем Монтезумою,

Сгорая, воображал бы я себя сигарою,
Благоуханною, крепкою, старою.

Огненной пыткой вконец истомленному
Улыбнулась бы эта мечта полусожженному.

Но я не царь, безумно сожженный жестокими,
Твои пытки мне стали такими далекими.

Жизнь мне готовит иное сожжение,
А пока утешай меня, легкое тление,

Отгоняй от меня, дыхание папиросное,
Наваждение здешнее, сердцу несносное,

Подари мне мгновенное, зыбкое веселие.
Благословляю тебя, перуанское зелие!

25 марта 1919

Поэт, ты должен быть бесстрастным,
Как вечно справедливый бог,
Чтобы не стать рабом напрасным
Ожесточающих тревог.

Воспой какую хочешь долю,
Но будь ко всем равно суров.
Одну любовь тебе позволю,
Любовь к сплетенью верных слов.

Одною этой страстью занят,
Работай, зная наперед,
Что жала слов больнее ранят,
Чем жала пчел, дающих мед.

И муки и услады слова, —
В них вся безмерность бытия.
Не надо счастия иного.
Вот круг, и в нем вся жизнь твоя.

Что стоны плачущих безмерно
Осиротелых матерей?
Чтоб слово прозвучало верно,
И гнев и скорбь в себе убей.

Любить, надеяться и верить?
Сквозь дым страстей смотреть на свет?
Иными мерами измерить
Всё в жизни должен ты, поэт.

Заставь заплакать, засмеяться.
Но сам не смейся и не плачь.
Суда бессмертного бояться
Должны и жертва и палач.

Всё ясно только в мире слова,
Вся в слове истина дана.
Всё остальное — бред земного
Бесследно тающего сна.

22—23 мая 1920, Москва

В стихийном буйстве жизни дикой
Бесцельно, суетно спеша,
Томясь усталостью великой,
Хладеет бедная душа.

Замкнись же в тесные пределы,
В труде упорном отдохни,
И думы заостри, как стрелы,
И разожги свои огни.

23 мая 1920, Москва

Снова покачнулись томные качели.
Мне легко и сладко, я люблю опять.
Птичьи переклички всюду зазвенели.

Мать Земля не хочет долго тосковать.
Нежно успокоит в безмятежном лоне
Всякое страданье Мать сыра Земля,
И меня утешит на последнем склоне,
Простодушным зельем уберет поля.

Раскачайтесь выше, зыбкие качели!
Рейте, вейте мимо, радость и печаль!
Зацветайте, маки, завивайтесь, хмели!
Ничего не страшно, ничего не жаль.

24 мая 1920, Москва

Поднимается дева по лесенке
И поет, соловьем заливается.
Простодушный напев милой песенки
С ароматом весенним свивается.

Ах, веселые, нежные песенки
Сладко петь и на узенькой лесенке.
Поднимается к тесной светелочке,
Веселей голубка сизокрылого.
Там любимые книги на полочке,
На столе фотография милого.
Ах, уютно в непышной светелочке,—

Память милого, книги на полочке.
Вот вошла, открывает окошечко
И поет, соловьем заливается.
На плечо к ней вскарабкалась кошечка
И к веселой хозяйке ласкается.
Ах, весна улыбнулась в окошечко,
Забавляет, мурлыкает кошечка.

29—30 мая 1920, Москва

Плещут волны перебойно,
Небо сине, солнце знойно,
Алы маки под окном,
Жизнь моя течет спокойно,
И роптать мне непристойно
Ни на что и ни о чем.

Только грустно мне порою,
Отчего ты не со мною,
Полуночная Лилит,
Ты, чей лик над сонной мглою,
Скрытый маскою — луною,
Тихо всходит и скользит.

Из-под маски он, туманный,
Светит мне, печально-странный,
Но ведь это — всё ж не ты!
Ты к стране обетованной,
Долго жданной и желанной,
Унесла мои мечты.

Что ж осталось мне? Работа,
Поцелуи, да забота
О страницах, о вещах.
За спиною — страшный кто-то,
И внизу зияет что-то,
Притаясь пока в цветах.

Шаг ступлю, ступлю я прямо.
Под цветами ахнет яма,
Глина сухо зашуршит.
То, что было богом храма,
Глухо рухнет в груду хлама, 
Но шепну опять упрямо:
«Где ты, тихая Лилит?»

27 июля 1911

Слушай горькие укоры
Милых пламенных подруг
И внимательные взоры
Обведи с тоской вокруг.

Все такое ж, как и прежде,
Только ты уже не тот.
В сердце места нет надежде,
Побежденный Дон-Кихот.

Перед гробом Дульцинеи
Ты в безмолвии стоишь.
Что же все твои затеи,
И кого ты победишь?

Пораженье не смутило
Дон-Кихотовой души,
Но, хотя б вернулась сила,
В битву снова не спеши.

С бою взятые трофеи
Ты положишь перед кем?
Над молчаньем Дульцинеи
Ты и сам угрюмо нем.

Украшать ее гробницу?
Имя Дамы прославлять?
Снова славную страницу
В книгу бытия вписать?
 
Для того ли Дульцинея
К Дон-Кихоту низошла
И, любовью пламенея,
Одиноко умерла?

7 июля 1922, на пути в Кострому

Опять ночная тишина
Лежит в равнине омертвелой.
Обыкновенная луна
Глядит на снег, довольно белый.

Опять непраздничен и синь
Простор небесного молчанья,
И в глубине ночных пустынь
Всё те же звездные мерцанья.

И я, как прежде, жалкий раб,
Как из моих собратьев каждый,
Всё так же бледен, тих и слаб,
Всё тою же томлюсь я жаждой.

Мечтать о дивных чудесах
Хочу, как встарь,— и не мечтаю,
И в равнодушных небесах
Пророчеств новых не читаю.

И если по ночным снегам,
Звеня бубенчиками бойко,
Летит знакомая всем нам
По множеству романсов тройка,

То как не улыбнуться мне
Ее навязчивому бреду!
Не сяду в сани при луне
И никуда я не поеду.

27 декабря 1910, Мустамяки

Федор Сологуб. Стихотворения.
Библиотека поэта. Большая серия.
2-е издание. Сост. М.Дикман.
Ленинград: Советский писатель, 1975.