Илья Эренбург (12) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

941 Просмотр

Обсудить

Илья Григорьевич Эренбург (14 [26] января 1891, Киев — 31 августа 1967, Москва) — русский писатель, поэт, публицист, журналист, переводчик с французского и испанского языков, общественный деятель, фотограф. В 1908—1917 годах находился в эмиграции, в 1921-1940 годах живёт и работает (пишет книги, корреспондент газеты «Известия») в Европе (не эмиграция), с 1940 года жил в СССР.

Илья Григорьевич Эренбург

Крылья выдумав, ушел под землю,
Предал сон и погасил глаза.
И, подбитая, как будто дремлет
Сизо-голубая стрекоза.
Света не увидеть Персефоне,
Голоса сирены не унять,
К солнцу ломкие, как лед, ладони
В золотое утро не поднять.
За какой хлопочешь ты решеткой,
Что еще придумала спеша,
Бедная больная сумасбродка,
Хлопотунья вечная, душа?

1941

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Слов мы боимся, и все же прощай.
Если судьба нас сведет невзначай,
Может, не сразу узнаю я, кто
Серый прохожий в дорожном пальто,
Сердце подскажет, что ты — это тот,
Сорок второй и единственный год.
Ржев догорал. Мы стояли с тобой,
Смерть примеряли. И начался бой...
Странно устроен любой человек:
Страстно клянется, что любит навек,
И забывает, когда и кому...
Но не изменит и он одному:
Слову скупому, горячей руке,
Ржевскому лесу и ржевской тоске.

1944

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

СЕРДЦЕ ТИХО ПЛАЧЕТ...

 Из Верлена

 Il pleut doucement sur la ville.
 A.Rimbaud

Сердце тихо плачет,
Словно дождик мелкий,
Что же это значит,
Если сердце плачет?

Падая на крыши,
Плачет мелкий дождик,
Плачет тише, тише,
Падая на крыши.

И, дождю внимая,
Сердце тихо плачет,
Отчего — не зная,
Лишь дождю внимая.

И ни зла, ни боли!
Все же плачет сердце,
Плачет оттого ли,
Что ни зла, ни боли?

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

В ночи я трогаю, недоумелый,
Дорожной лихорадкою томим,
Почти доисторическое тело,
Которое еще зовут моим.

Оно живет своим особым бытом —
Смуглеет в жар и жадно ждет весны,
И — ком земли — оно цветет от пыток,
От чудных губ жестокой бороны.

Рассеянно перебираю ворох
Раскиданных волос, имен, обид.
Поймите эти путевые сборы,
Когда уже ничто не веселит!

В каких же слабостях еще признаться?—
Ребячий смех и благости росы.
Но уж за трапезою домочадцев
Томится гость и смотрит на часы.

Он золотого хлеба не надрежет,
И, как бы ни сиротствовала грудь,
Он выпустит в окно чужую нежность,
Чтоб даже нежность крикнула: не будь!

В глухую ночь свои кидаю пальцы —
Какие руки вдоволь далеки,
Чтоб обрядить такого постояльца
И, руку взяв, не удержать руки?

Ищу покоя, будто зверь на склоне.
Седин уже немало намело.
В студеном воздухе легко утонет
Отпущенное некогда тепло.

Июль-август 1922, Binz a Rugen

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Если ты к земле приложишь ухо,
То услышишь — крыльями звеня,
В тонкой паутине бьется муха,
А в корнях изъеденного пня
Прорастают новые побеги,
Прячась в хвое и в сухих листах.
На дороге вязнут и скрипят телеги,
Утопая в рыхлых колеях.
Ты услышишь: пробегает белка,
Листьями пугливыми шурша,
И над речкой пересохшей, мелкой
Селезень кряхтит средь камыша.
И поет бадья у нашего колодца,
И девчонки с ягодой прошли.
Ты услышишь, как дрожит и бьется
Сердце неумолчное земли.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

ВЕРЛЕН В СТАРОСТИ

Лысый, грязный, как бездомная собака,
Ночью он бродил забытый и ничей.
Каждый кабачок и каждая клоака
Знали хорошо его среди гостей.
За своим абсентом молча, каждой ночью
Он досиживал до «утренней звезды».
И торчали в беспорядке клочья
Перепутанной и неопрятной бороды.
Но, бывало, Муза, старика жалея,
Приходила и шептала о былом,
И тогда он брал у сонного лакея
Белый лист, залитый кофе и вином,
По его лицу ребенка и сатира
Пробегал какой-то сладостный намек,
И, далек от злобы, и далек от мира,
Он писал, писал и не писать не мог...

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Я сегодня вспомнил о смерти,
Вспомнил так, читая, невзначай.
И запрыгало сердце,
Как маленький попугай.
Прыгая, хлопает крыльями на шесте,
Клюет какие-то горькие зерна
И кричит: «Не могу! Не могу!
Если это должно быть так скоро —
Я не могу!»

О, я лгал тебе прежде,—
Даже самое синее небо
Мне никогда не заменит
Больного февральского снега.

Гонец, ты с недобрым послан!
Заблудись, подожди, не спеши!
Божье слово слишком тяжелая роскошь,
И оно не для всякой души.

Май 1914

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Люблю немецкий старый городок —
На площади липу,
Маленькие окна с геранями,
Над лавкой серебряный рог
И во всем этот легкий привкус
Милой романтики.

Летний дождик каплет.
Люб мне бледно-красный цвет моркови
На сером камне.
За цветными стеклами клетчатая скатерть,
И птица плачет о воле,
О нежной, о давней.

А в церкви никто не улыбнется,—
Кому молиться? Зачем?
И благочестивые уродцы
Глядят со стен.
Сторож тихо передвигает стулья.
Каплет дождик.
Уродцы уснули.

Январь 1915

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

В ПЕРЕУЛКЕ

Переулок. Снег скрипит. Идут обнявшись.
Стреляют. А им всё равно.
Целуются, и два облачка у губ дрожащих
Сливаются в одно.
Смерть ходит разгневанная,
Вот она! за углом! близко! рядом!
А бедный человек обнимает любимую девушку
И говорит ей такие странные слова:
«Милая! ненаглядная!»
Стреляют. Прижимаются друг к другу еще теснее.
Что для Смерти наши преграды?
Но даже она не сумеет
Разнять эти руки слабые!
Боже! Зимой цветов не найти,
Малой былинки не встретить —
А вот люди могут так любить
На глазах у Смерти!
Может, через минуту они закачаются,
Будто поскользнувшись на льду,
Но, так же друг друга нежно обнимая,—
Они к Тебе придут.
Может, в эти дни надо только молиться,
Только плакать тихо...
Но, Господи, что не простится
Любившим?

Декабрь 1917, Москва

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Есть время камни собирать,
И время есть, чтоб их кидать.
Я изучил все времена,
Я говорил: «на то война»,
Я камни на себе таскал,
Я их от сердца отрывал,
И стали дни еще темней
От всех раскиданных камней.
Зачем же ты киваешь мне
Над той воронкой в стороне,
Не резонер и не пророк,
Простой дурашливый цветок?

1943

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Но не успели. Вечер. Дети. Смех.
Был бой за хутор, и один разведчик
Остался на снегу. Вдали от всех
Он как бы спит. Не бьется больше сердце.
Он долго шел — он к тем огням спешил.
И если не дано уйти от смерти,
Он, умирая, смерть опередил.

1943

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Остановка. Несколько примет.
Расписанье некоторых линий.
Так одно из этих легких лет
Будет слишком легким на помине.

Где же сказано — в какой графе,
На каком из верстовых зарубка,
Что такой-то сиживал в кафе
И дымил недодымившей трубкой?

Ты ж не станешь клевера сушить,
Чиркать ногтем по полям романа.
Это — две минуты, и в глуши
Никому не нужный полустанок.

Даже грохот катастроф забудь:
Это — задыханья, и бураны,
И открытый стрелочником путь
Слишком поздно или слишком рано.

Вот мое звериное тепло,
Я почти что от него свободен.
Ты мне руку положи на лоб,
Чтоб проверить, как оно уходит.

Есть в тебе льняная чистота,
И тому, кому не нужно хлеба,—
Три аршина грубого холста
На его последнюю потребу.

Примечания
Обращено к Л.М.Козинцевой-Эренбург (1899-1970), художнице, в 1919 г. ставшей женой поэта.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

РОССИИ

Смердишь, распухла с голоду,
 сочатся кровь и гной из ран отверстых.
Вопя и корчась, к матери-земле припала ты.
Россия, твой родильный бред они сочли за смертный,
Гнушаются тобой, разумны, сыты и чисты.
Бесплодно чрево их, пустые груди каменеют.
Кто древнее наследие возьмет?
Кто разожжет и дальше понесет
Полупогасший факел Прометея?
Суровы роды, час высок и страшен.
Не в пене моря, не в небесной синеве,
На темном гноище, омытый кровью нашей,
Рождается иной, великий век.
Уверуйте! Его из наших рук примите!
Он наш и ваш — сотрет он все межи.
Забытая, в полунощной столице
Под саваном снегов таилась жизнь.
На краткий срок народ бывает призван
Своею кровью напоить земные борозды —
Гонители к тебе придут, Отчизна,
Целуя на снегу кровавые следы.

1920

Примечания
Было исключено редакцией из собрания стихотворений 1977-го г. на том основании, что «ассоциации, возникающие при чтении этого ст-ния, снижают представление читателя об очистительной роли революционного переворота». В книге Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М., 1990 комментарий: «Стихи слабые, но они выражают мои мысли не только той зимы, а и следующих лет. Меня теперь коробит от нарочито книжного языка "гноище", "чрево", "борозды". Удивительно, как после "Стихов о канунах" и восхищения кубизмом я вдруг сбился на словарь символистов!»

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Было в жизни мало резеды,
Много крови, пепла и беды.
Я не жалуюсь на свой удел,
Я бы только увидать хотел
День один, обыкновенный день,
Чтобы дерева густая тень
Ничего не значила, темна,
Кроме лета, тишины и сна.

1943

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Гляжу на снег, а в голове одно:
Ведь это — день, а до чего темно!
И солнце зимнее, оно на час —
Торопится — глядишь, и день погас.
Под деревом солдат. Он шел с утра.
Зачем он здесь? Ему идти пора.
Он не уйдет. Прошли давно войска,
И день прошел. Но не пройдет тоска.

1943

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

* * *

Когда я был молод, была уж война,
Я жизнь свою прожил — и снова война.
Я все же запомнил из жизни той громкой
Не музыку марша, не грозы, не бомбы,
А где-то в рыбацком селенье глухом
К скале прилепившийся маленький дом.
В том доме матрос расставался с хозяйкой,
И грустные руки метались, как чайки.
И годы, и годы мерещатся мне
Все те же две тени на белой стене.

1945

Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.

* * *

Ты говоришь, что я замолк,
И с ревностью, и с укоризной.
Париж не лес, и я не волк,
Но жизнь не вычеркнуть из жизни.
А жил я там, где сер и сед,
Подобный каменному бору,
И голубой и в пепле лет
Стоит, шумит великий город.
Там даже счастье нипочем,
От слова там легко и больно,
И там с шарманкой под окном
И плачет и смеется вольность.
Прости, что жил я в том лесу,
Что все я пережил и выжил,
Что до могилы донесу
Большие сумерки Парижа.

1945

Чужое горе — оно, как овод,
Ты отмахнешься, и сядет снова,
Захочешь выйти, а выйти поздно,
Оно — горячий и мокрый воздух,
И как ни дышишь, все так же душно.
Оно не слышит, оно — кликуша,
Оно приходит и ночью ноет,
А что с ним делать — оно чужое.

1945

Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.

A TOI AIMEE

При первой встрече ты мне сказала: «Вчера
Я узнала, что вы уезжаете... мы скоро расстанемся...»
Богу было угодно предать всем ветрам
Любви едва вожженное пламя.
«Расстанемся»... и от этого слова губы жгли горячей.
Страшный час наступал, мы встретились накануне.
Мы были вместе лишь тридцать ночей
Коротеньких, июньских.
Ты теперь в Париже, в сумеречный час
Глядишь на голубой зеркальный Montparnasse,
На парочки радостные,
И твои губы сжимаются еще горче.
А каштаны уже волнуются, вздрагивая
От февральского ветра с моря.
Как тебе понять, что здесь утром страшно проснуться,
Что здесь одна молитва — Господи, доколе?
Как тебе понять, ведь ты о революции
Что-то учила девочкой в школе.
Кого Господь из печи вавилонской выведет?
Когда к тебе приду я?
И не был ли наш поцелуй на вокзале мокром и дымном
Последним поцелуем?
Но если суждено нам встретиться не здесь, а там —
Я найду твою душу,
Я буду по целым дням
Слушать.
Ты можешь не говорить о том, как, только что познакомившись.
Мы друг друга провожали ночью,
Всю ночь, туда-назад,
И как под утро ты спросила на Люксембургской площади:
«Который час?»
И засмеялась: «Я гляжу на эти часы, а они стоят».
Ты можешь не говорить о том, как мы завтракали утром
У старой итальянки, было пусто,
Ты сказала: «Я возьму этот качан для nature-morte...
Я умею говорить по-русски:
Я — противный медвежонок...
Скажи, ты едешь скоро?..»
Ты можешь не говорить о том, как на вокзале,
При чужих прощаясь, мы друг на друга не глядели,
И как твои холодные слабые пальцы
Моих коснулись еле-еле.
Ты можешь не говорить обо всем,
Только скажи «люблю»,
И я узнаю твое
Среди тысяч других «люблю»
Даже в раю,
Где я, может, забуду про всё,
Я вздрогну, услышав твое
«Люблю».

Январь 1918, Москва

Примечания
A toi aimee — Тебе, любимой (франц.) — Ред.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.