1145 Просмотров

Илья Львович Сельвинский (в 1920-е годы пользовался псевдонимами Эллий-Карл и Илья-Карл Сельвинский, в документах военного времени — Илья-Карл Львович; 1899—1968) — русский советский поэт крымчакского происхождения. Прозаик и драматург. Основатель и председатель Литературного центра конструктивистов.

Илья Львович Сельвинский

КАКИМ БЫВАЕТ СЧАСТЬЕ

Хорошо, когда для счастья есть причина:
Будь то выигрыш ли, повышенье чина,
Отомщение, хранящееся в тайне,
Гениальный стихи или свиданье,
В историческом ли подвиге участье,
Под метелями взращенные оливы...
Но
 нет
 ничего
 счастливей
Беспричинного счастья.

1965

Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.

СОНЕТ

 А я любя был глуп и нем.
 Пушкин

Душевные страдания как гамма:
У каждого из них своя струна.
Обида подымается до гама,
До граянья, не знающего сна;

Глубинным стоном отзовется драма,
Где родина, отечество, страна;
А как зудит раскаянье упрямо!
А ревность? M-м... Как эта боль слышна.

Но есть одно беззвучное страданье,
Которое ужасней всех других:
Клинически оно - рефлекс глотанья,
Когда слова уже горят в гортани,
Дымятся, рвутся в брызгах огневых,
Но ты не смеешь и... глотаешь их.

1951

Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.

* * *

Не верьте моим фотографиям.
Все фото на свете - ложь.
Да, я не выгляжу графом,
На бурлака непохож.

Но я не безликий мужчина.
Очень прошу вас учесть:
У меня, например, морщины,
Слава те господи, есть;

Тени - то мягче, то резче.
Впадина, угол, изгиб,-
А тут от немыслимой ретуши
В лице не видно ни зги.

Такой фальшивой открытки
Приятелю не пошлешь.
Но разве не так же в критике
Встречается фотоложь?

Годами не вижу счастья,
Как будто бы проклят роком!
А мне иногда ненароком
И правду сказать случается,
А я человек с теплынью.
Но критик,
 на руку шибкий,
Ведет и ведет свою линию:
"Ошибки, ошибки, ошибки..."

В стихах я решаю темы
Не кистью, а мастихином,
В статьях же выгляжу схемой
Наперекор стихиям:
Глаза отливают гравием,
Промахов гул нестихаем...
Не верьте моим фотографиям:
Верьте моим стихам!

1953

 Предоставьте педагогику педагогам.
 Ленин

Не я выбираю читателя. Он.
 Он достает меня с полки.
Оттого у соседа тираж - миллион.
 У меня ж одинокие, как волки.

Однако не стану я, лебезя,
 Обходиться сотней словечек,
Ниже писать, чем умеешь, нельзя -
 Это не в силах человечьих.

 А впрочем, говоря кстати,
К чему нам стиль "вот такой нижины"?
Какому ничтожеству нужен читатель,
Которому
 стихи
 не нужны?

И всё же немало я сил затратил,
Чтоб стать доступным сердцу, как стон.
Но только и ты поработай, читатель:
Тоннель-то роется с двух сторон.

1954

Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.

ИЗ ДНЕВНИКА

Да, молодость прошла. Хоть я весной
Люблю бродить по лужам средь березок,
Чтобы увидеть, как зеленым дымом
Выстреливает молодая почка,
Но тут же слышу в собственном боку,
Как собственная почка, торжествуя,
Стреляет прямо в сердце...
Я креплюсь.
Еще могу подтрунивать над болью;
Еще люблю, беседуя с врачами,
Шутить, что "кто-то камень положил
В мою протянутую печень",- всё же
Я знаю: это старость. Что поделать?
Бывало, по-бирючьи голодал,
В тюрьме сидел, был в чумном карантине,
Тонул в реке Камчатке и тонул
У льдины в Ледовитом океане,
Фашистами подранен и контужен,
А критиками заживо зарыт,-
Чего еще? Откуда быть мне юным?

Остался, правда, у меня задор
За письменным столом, когда дымок
Курится из чернильницы моей,
Как из вулканной сопки. Даже больше:
В дискуссиях о трехэтажной рифме
Еще могу я тряхануть плечом
И разом повалить цыплячьи роты
Высокочтимых оппонентов - но...
Но в Арктику я больше не ходок.
Я столько видел, пережил, продумал,
О стольком я еще не написал,
Не облегчил души, не отрыдался,
Что новые сокровища событий
Меня страшат, как солнечный удар!
Ну и к тому же сердце...
 Но сегодня,
Раскрывши поутру свою газету,
Я прочитал воззванье к молодежи:
"ТОВАРИЩИ, НА ЦЕЛИНУ!
 ОСВОИМ
ТРИНАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ ГА СТЕПЕЙ
ЗАВОЛЖЬЯ, КАЗАХСТАНА И АЛТАЯ!"

Тринадцать миллионов... Что за цифра!
Какая даль за нею! Может быть,
Испания? Нет, больше! Вся Канада!
Тринадцать... М?
 И вновь заныли раны,
По старой памяти просясь на фронт.
Пахнуло ветром Арктики! Что делать?

Гм... Успокоиться, во-первых. Вспомнить,
Что это ведь воззванье к молодежи,
А я? Моя-то молодость тово...
Я грубо в горсть ухватываю печень.
Черт... ни малейшей боли. Я за почки:
Дубасю кулаками по закоркам -
Но хоть бы что! Молчат себе. А сердце?

Тут входит оживленная жена:
"Какая новость! Слышал?"
 - "Да. Ужасно.
Прожить полвека, так желать покоя
И вдруг опять укладывать в рюкзак
Свое солдатство. А?"
 - "Не понимаю".
- "А что тут, собственно, не понимать?
Ну, еду... Ну, туда, бишь... в это... как там?
(Я сунул пальцем в карту наугад.)
Пишите, дорогие, в этот город!
Зовется он, как видите, "Кок...", "Кок..."
(Что за петушье имя?) "Кокчетав".
Вот именно. Туда. Вопросы будут?"

1954

Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.

КОКЧЕТАВ

Республику свою мы знаем плохо.
Кто, например, слыхал про Кокчетав?
А в нем сейчас дыхание пролога!
Внимательно газету прочитав,
Вы можете немало подивиться:
И здесь его название... И вот.
Оно уже вошло в передовицы
И, может быть, в историю войдет.
Здесь травка, словно тронутая хной,
Асфальт приподымает над собою,
Здесь грязи отливают синевою:
Копнешь - и задымится перегной;
Всё реже тут известнячок да глинка,
И хоть в кафе пиликают "тустеп",
Отсюда
 начинается
 глубинка,
Великая
 нехоженая
 степь.

Что знали мы о степях? Даль, безбрежье,
Ковыль уснувший, сонные орлы,
Легенда неподвижная забрезжит
Из марева такой дремотной мглы...
Про сон степной, Азовщину проехав,
Пленительно писал когда-то Чехов;
Исколесив казачий Дон и Сал,
Про ту же дрему Шолохов писал,-
А степь от беркута до краснотала
Неистовою жилкой трепетала!

Степь - это битва сорняков друг с другом.
Сначала появляется пырей.
Он мелковат, но прочих побыстрей
И занимает оборону кругом.
Но вот полыни серебристый звон...
Ордою сизой хлынув на свободу,
Из-под пырея выпивая воду,
Полынь его выталкивает вон!
А там типец, трава эркек, грудница...
И, наконец, за этими тремя
Летит ковыль, султанами гремя,
Когтями вцепится и воцарится.

Степь - это битва сорняков. Но степь
Есть также гнездование пеструшки,
А в этой мышке - тысяча судеб!
Пеструшкою бывает сыт бирюк,
Пеструшку бьет и коршун и канюк,
Поймать ее - совсем простая штука,
А душу вынуть - проще пустяка:
Ее на дно утаскивает щука,
Гадюка льется в норку пестряка,
И, наконец, все горести изведав,
Он кормит муравьишек-трупоедов.
Ковыльники пушные шевеля,
Пеструшкой степь посвистывает тонко,
Пеструшка в ней подобье ковыля,
И - да простит мне критик Тарасенков
Научный стиль поэзии моей -
Пеструшка - экономика степей.

И вдруг пошло, завыло, застучало
Какое-то железное начало.
Степь обомлела - и над богом трав
Вознесся городишко Кокчетав.
В обкоме заседают почвоведы,
Зоологи, политинструктора,
Мостовики, дорожники - и едут
Длиннющим эшелоном трактора.
Где древле был киргиз-кайсацкий Жуз,
Где хан скакал, жируя на угодьях,
Теперь in corpore* московский вуз -
И прыгает по кочкам "вездеходик",
В нем бороды великие сидят,
И яростно идет на стенку стенка
Испытанных в сражениях цитат
Из Дарвина, Мичурина, Лысенко,
И, как бывает в нашей стороне,
Спервоначалу всё как по струне,

Но вот пошли просчеты, неполадки,
Врывается и вовсе анекдот:
Ввозя людей, забыли про палатки.
А дело... Дело все-таки идет.

Вонзился пятиплужный агрегат -
И царственный ковыль под гильотины!
Но с этой же эпической годины
Пеструшка отступает наугад.
Увы, настали времена крутые:
Перебегают мышьи косяки.
За ними волки, лисы, корсаки.
Как за кормильцем аристократия,-
А Кокчетаву грезятся в степи
На чистом поле горы урожая!
Он цифрами республику слепит,
Самой столице ростом угрожая..
Да, он растет с такого-то числа -
Недаром среди новых пятиплужий
У побережья гоголевской лужи
Античная гостиница взошла!
Недаром город обретает нрав,
И пусть перед родильным домом - яма,
Но паренек в четыре килограмма,
Родившись, назван гордо: "Кокчетав"!

Вы улыбнулись. Думаете, шутка,
Но чем же лучше, например, "Мишутка"?

* В полном составе (лат.). - Ред.

1954

Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.

ШУМЫ

Кто не знает музыки степей?
Это ветер позвонит бурьяном,
Это заскрежещет скарабей,
Перепел пройдется с барабаном,
Это змейка вьется и скользит,
Шебаршит полевка-экономка,
Где-то суслик суслику свистит,
Где-то лебедь умирает громко.

Что же вдруг над степью понеслось?
Будто бы шуршанье, но резины,
Будто скрежет, но цепных колес,
Свист, но бригадирский, не крысиный -
Страшное, негаданное тут:
На глубинку чудища идут.

Всё живое замерло в степи.
Утка, сядь! Лисица, не ступи!
Но махины с яркими глазами
Выстроились и погасли сами.
И тогда-то с воем зимних вьюг
Что-то затрещало, зашипело,
Шум заметно вырастает в звук:
Репродуктор объявил Шопена.

Кто дыханием нежнейшей бури
Мир степной мгновенно покорил?
Словно плеском лебединых крыл,
Руки плещут по клавиатуре!
Нет, не лебедь - этого плесканья
Не добьется и листва платанья,
Даже ветру не произвести
Этой дрожи, сладостной до боли,
Этого безмолвия почти,-
Тишины из трепета бемолей.

Я стою среди глухих долин,
Маленький - и всё же исполин.

Были шумы. Те же год от года.
В этот мир вонзился шум иной:
Не громами сбитая природа -
Человеком созданная. Мной.

1954, Берлинский совхоз Кокчетавской области

Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.

ПЕРВЫЙ ПЛАСТ

Еще не расцвел над степью восток,
 Но не дождаться утра -
И рупор сказал, скрывая восторг:
 "Внимание, трактора!"

Громак переходит лужу вброд,
 Оттер от грязи каблук,
Сел. Сейчас он двинет вперед
 "С-80" и плуг.

У этого плуга пять корпусов,
 По сталям сизый ручей.
Сейчас в ответ на новый зов
 Пять упадут секачей.

Уже мотор на мягких громах,
 Сигнала ждут топоры...
Так отчего же, товарищ Громак,
 Задумался ты до поры?

Степь нахохлила каждую пядь,
 Но плуг-то за пятерых!
Ее, бескрайнюю, распахать -
 Как новый открыть материк;

Она покроет любой недород,
 Зерно пудовое даст.
Громак! Тебе поручает народ
 Первый
 поднять
 пласт.

Какая награда за прежний труд!
 Но глубже, чем торжество,
Чует Громак: история тут...
 И я понимаю его.

"Пошел!"
 Отливая, как серебро,
 Трактор грянул серьгой.
Первый пласт поднялся на ребро,
 За ним повалился другой.

И залоснился в жире своем,
 Свиному салу сродни,
Фиолетовый чернозем,
 Перегнои одни.

Первая... Первая борозда!
 Но что
 одной
 за цена?
Этой ли тоненькой обуздать
 Такое, как целина?

Желтеет степь, и рыжеет дол -
 Они
 во весь
 кругозор!
А трактор ниточку повел,
 Стремясь доползти до зорь.

Вокруг огромный горизонт,
 Нахмуренный, злой...
А трактор медленно грызет
 По нитке шар земной.

Но ниточка уж так строга
 И в дымке так тепла,
Как гениальная строка,
 Что эпос начала.

1954, МТС Кокчетавской области

Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.