Психология человека в современном мире Том 2 (11)

К проблеме генезиса сознания Е. А. Стебляк (Омск) Интерес к проблеме генезиса сознания, как и рефлексия огра- ничений ее изучения на путях различных методологических  парадигм знания, были и остаются характерной особенностью оте- чественной психологии XX в. В 1990-е годы обнажилась уязвимость  многих, ранее являвшихся недосягаемыми для критики, положений  деятельностного подхода А. Н. Леонтьева. Усилилось внимание к по- тенциалу идей, высказанных Л. С. Выготским. Особенно пристальное  внимание приковано к идеям о происхождении сознания из трудо- вой деятельности (А. Н. Леонтьев) или из интериндивидных вза- имодействий (Л. С. Выготский). Общее признание влияния социума  на сознание искушало рассмотреть его как порождающий сознание  фактор. Однако экспериментальное изучение проблемы зарождения  сознания на заре человеческого рода неосуществимо. Невозможность  подвергнуть объективному рассмотрению прошлое человечества  ограничивает применение естественно-научного подхода. Как от- мечает В. М. Аллахвердов, «естественная наука не может рассуждать  о проблемах, лежащих за пределами опыта… проблема первоначал  и конечных целей не является естественно-научной» (Аллахвердов,  2000, с. 70). Не имеющие возможности опираться на свидетельства  совмещенных в естественно-научном методе логики и эксперимента  исследователи, тем не менее, могут продолжать рассуждать логичес- ки или пытаться иначе понять развивавшийся без нашего участия 66 процесс. Интерпретация на пути понимания не может освободиться  от пристрастности индивидуального сознания, и, как бы исследова- тель не пытался, трудно избежать рассмотрения филогенеза через  призму индивидуального развития. В поиске оснований сознания  особенно велико искушение принять онтогенез в качестве некоторой  приближенной модели филогенеза и рассмотреть возникновение  сознания у человеческих предков по аналогии с его пробуждением  у ребенка. Тем важнее и интереснее обнаружение специфичности  ситуации ребенка с представленными в ней взрослым как носителем  развитого сознания, идеальными формами культурных значений  и смыслов, языком, наконец (Зинченко, 1997). Классическая и со- временная психологическая мысль представляют образцы как чисто  логического рассмотрения проблемы (Аллахвердов, 2000), так и ин- терпретативного (Зинченко, 1997). «Произведением новой культуры понимания человека» в XX в.  стала культурно-историческая теория Л. С. Выготского. Эта теория,  по оценке В. М. Аллахвердова, является скорее философией психоло- гии, нежели психологией или естественно-научной теорией. Приняв  марксизм и искренне стремясь рассуждать в духе его философии,  Л. С. Выготский полагал сознание продуктом общественного развития.  Первичное общественное бытие, социальное через определенный  медиатор (другое лицо – взрослого, знак или слово) трансформиру- ется во вторичное сознание, идеальный внутренний план. Механизм  этой трансформации – интериоризация – связан с традиционным  для марксистской философии делением психики на первичное интер- психическое (межиндивидуальное) и вторичное интрапсихическое  (внутрииндивидуальное). Постепенное погружение развернутого  внешнего действия внутрь иллюстрировалось приемом запоминания  посредством завязывания узелка «на память» сначала реально, потом  во внутреннем плане, идеально. Эти рассуждения Л. С. Выготского неоднократно подвергались  критике с различных методологических позиций. А. В. Брушлинский  видит в этом «дизьюнктивном» рассмотрении психической деятельнос- ти нарушение принципа детерминации «внешнее через внутреннее»,  «умаление роли внутреннего мира, опосредующего внешние влияния  на личность» (Психологическая наука в России XX века: проблемы  теории и истории, 1997, с. 92). Будучи продолжателем философско- психологической традиции С. Л. Рубинштейна, А. В. Брушлинский  убежден в изначальном и не отложенном во времени преломлении  любых отношений через внутренние условия и потому сомневается  в возможности возникновения и существования стадии «интер» «…до  и без одновременной стадии „интра"» (там же, с. 202). Впечатление 67 несовместимости идей, принципиальных для культурно-историчес- кого и выросшего из него деятельностного подходов, с одной сто- роны, и субъектно-деятельностного подхода, с другой, усиливается  при предъявлении психологам 1920–30-х годов упрека в рассмотре- нии новорожденного младенца «не как человека, а как животного  или полуживотного» (там же, с. 205). Действительно, для субъект- но-деятельностного подхода имеет принципиальное значение идея  о внутриутробном возникновении психики у человеческого младенца,  «абсолютно неприемлемая даже для новейших вариантов теории ин- териоризации» (там же). К сожалению, суждения А. В. Брушлинского,  как он сетовал в своих работах, не встретили отклика последователей  школы Выготского. Однако представляется важным обнаружение  «параллелей» с рассуждениями других видных ученых. В контексте обсуждения проблемы происхождения сознания из со- циальных взаимодействий обращают на себя внимание критические  замечания на эту тему В. М. Аллахвердова. Он рассматривает проекты  Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева с точки зрения логической обоснован- ности основных суждений: «Человек может завязывать узелки на па- мять „в идеальном плане" только в том случае, если он предварительно  обладает этим „идеальным планом", т. е. сознанием. В противном случае, где и что он будет завязывать после интериоризации?» (Аллахвер- дов, 2000, с. 209). Анализ истолкования проблемы в деятельностном  подходе резюмируется следующим образом: «Дело в том, рассуждает  Леонтьев, что трудовая деятельность заведомо направлена на результат.  Для того чтобы достигнуть этого результата, он должен быть заранее  представлен („презентирован") субъекту. Эта представленность и есть  то таинственное субъективное ощущение, которое мы называем созна- нием. Вот, мол, в чем состоит тайна сознания» (там же, с. 206). Тех же  убеждений придерживается и А. Ю. Агафонов, полагающий, что «со- циальное не причина, а эффект существования сознания», что «само  социальное предполагает в качестве своего условия опыт сознания  <…> с его когнитивными механизмами, позволяющими отражать  социальные процессы и самоопределяться в социальном пространст- ве» (Агафонов, 2000, с. 33). Таким образом, создатели психологики  и смысловой теории сознания отказывают социальному и процессу  интериоризации в их претензиях на объяснение тайны сознания. В сущности, и Аллахвердов, и Агафонов, и Брушлинский настаи- вают на необходимости обладания сознанием (идеальным планом)  еще до того, как оно начнет функционировать. Если у Брушлинско- го это оформляется в лаконичный тезис о врожденном характере  психики, то у Аллахвердова нить рассуждений более витиеватая,  требующая для своего понимания введения понятия инодетерми-68 нации. Инодетерминированными он называет «процессы, которые  начинаются по одним причинам, а развиваются (продолжаются)  по другим» (Аллахвердов, 2000, с. 258). Для возникновения сознания  (начала его работы) требуются познавательные процессы, которые  «инодетерминируют сознание,…открывают сознанию его содержание,  хотя в дальнейшем сознание может развиваться по самостоятельным  законам» (там же, с. 260). Как можно заметить, здесь природа сознания  раскрывается не из социума, не в логике вращивания социального во- внутрь, а совсем иначе – «в структуре логики познания», реализуемой  как процессами протосознательными, определяемыми врожденными  программами переработки информации, так и сознательными. Ана- литический обзор попыток объяснения сознания его общественной  природой В. М. Аллахвердов завершает констатацией их неудачи:  «…сознание как самоочевидность (непосредственная данность) не мо- жет само по себе возникнуть ни в трудовом процессе, ни в общении,  ни в других социальных актах. Оно должно существовать до начала социального взаимодействия» (там же, c. 211). Особенный интерес представляет теория органической психо- логии В. П. Зинченко. Анализируя пути решения проблемы природы  психики, зарождения и развития ее онтологического и феноменологи- ческого уровней, В. П. Зинченко черпает вдохновение в поэзии, в языке.  Этот ученый тяготеет к живому, страстному знанию, не чуждается  метафоры, снимающей «…иллюзию понятности, порой банальность  определений…» (Зинченко, 2006, с. 100). Отталкиваясь от постула- тов культурно-исторической теории и постепенно обнаруживая ее  уязвимые места, В. П. Зинченко приходит к выводам, казавшимся  невозможными «даже для новейших вариантов теорий интериори- зации» (Психологическая наука в России XX века: проблемы теории  и истории, 1997, c. 205). Не пытаясь ни на йоту умалить значимости  избранного способа познания, заметим, что в актуальных – в кон- тексте обсуждаемой проблемы – выводах он совпал с Брушлинским  и отчасти с Аллахвердовым. Совпадение с субъектно-деятельностным  подходом касается акцентирования внутренней активности ребенка,  его субъектного потенциала с первого дня прихода в мир. Обсуждая  психоаналитические гипотезы, Зинченко делает из них вывод о том,  что младенец «благодаря материнскому любовному „угадыванию"… создает свой маленький Эдем. Он как бы по своему желанию вызы- вает кормление, укачивание, колыбельную, общение и т. п. Он сам  это творит, а затем переключается на другие переходные объекты,  доставляемые ему взрослым, которые замещают, расширяют и обо- гащают созданный им мир» (Зинченко, 1999, с. 103). Иными словами,  ребенок порождает свой собственный внутренний мир.69 Заслугой В. П. Зинченко является развитие неклассических  положений культурно-исторического подхода в целостный проект  по онтологизации психического. В школе Выготского процесс интери- оризации стал связываться с натуралистически понимаемым погру- жением внешнего предметного действия внутрь, в идеальный план.  Зинченко же обосновывает относительность натуралистического  противопоставления внутреннего/внешнего, невидимого/видимого,  объективного/субъективного, интериоризации/экстериоризации.  Трактовка идеальной формы (культуры) как источника, движущей  силы развития, с его точки зрения, «вынуждает культуру помимо ее  воли быть агрессивной, оставляет неясной роль в развитии самого  развивающегося субъекта» (Зинченко, 1997, с. 229). Более «мягким»,  учитывающим субъектный потенциал ребенка, ему представляется  образ культуры как вызова, «приглашающей силы» (О. Мандельштам). Если богатство идеальной формы еще со времен Выготского  по достоинству оценивалось как источник поливариантности раз- вития, то осмысление того, как обстоит дело «на полюсе ребенка»,  с реальной формой, является во многом заслугой В. П. Зинченко. Он  развил представления о зарождении и развитии феноменологического  уровня человеческого бытия, увидел импульсы развития во внут- ренней активности самого ребенка (что является столь значимым  для представителей субъектно-деятельностного подхода). В традиции  деятельностного подхода было принято говорить об опредмечивании  потребности, но при всей чрезвычайности встречи потребности  со своим предметом этот акт характеризует активность ребенка лишь  оперативно-технически. Между тем, «помимо потребностей имеется  и некоторое иное пространство допсихических форм активности»  (Зинченко, 1997, с. 159). Зинченко имеет в виду интенцию ребенка  «быть понятым, быть узнанным, названным, позднее – быть признан- ным» (там же, с. 159). «Понимание, узнавание, признание в ребенке  человека (а не неведомой зверушки, биологического существа) – это  самый главный вклад взрослого в развитие…» (там же). Подробно рассматривая «геном» детского развития, В. П. Зинченко  раскрывает механизм рождения «Я» из живого движения, действия  в совместно-распределенной со взрослым деятельности (и недоуме- вая, почему основатель деятельностного подхода оставил движение  без внимания, не включив в число образующих сознания): «Действие,  проявляющееся как внешняя форма, превращается во внутренние  формы. Последние экстериоризируются, что приводит к порождению  самосознания. Развитие самосознания в свою очередь обогащает  действие, и в итоге, последнее трансформируется в деятельность.  Деятельность, совершенствуясь как внешняя форма, порождает новую  внутреннюю форму – сознание» (там же, с. 236).Таким образом, начало человеческого развития психологи свя- зывают с представлением о толчке, задающем начало человеческой  самости, сущностных сил, сознания. У Зинченко в таком качестве –  «выпуклая радость узнавания» в ребенке человека (а не «неведомой  зверушки, биологического существа»); у Аллахвердова – познание.  Постулаты о врожденности допсихических форм активности (Зинчен- ко), ее психических форм (Брушлинский), мозговых механизмов пе- реработки информации, определяющих течение протосознательных  процессов (Аллахвердов), при всех терминологических разночтениях  кажутся нам совпадающими в главном – в признании врожденного  сущностного свойства человека (остается надеяться, что со временем  психологи найдут согласие в его определении). Социальному же  в возникновении сознания в онтогенезе, при учете специфичности  ситуации развития ребенка, отводится несравненно более скромная  роль, чем ранее. Еще меньше оснований у современных психологов  видеть в социальном источник возникновения сознания в филогенезе. Литература Агафонов А. Ю. Человек как смысловая модель мира. Самара: ИД «Бахрах-М»,  2000. Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс // Экспериментальная психологика.  СПб.: Изд-во ДНК, 2000. Т. 1. Зинченко В. П. Посох Мандельштама и трубка Мамардашвили // К началам  органической психологии. М.: Новая школа, 1997. Зинченко В. П. Проблема внешнего и внутреннего и становление образа себя  и мира как реализация сознания // Мир психологии. 1999. № 1. С. 97–104. Зинченко В. П. Живые метафоры смысла // Вопросы психологии. 2006. № 5.  С. 100–113. Психологическая наука в России XX века: проблемы теории и истории /  Под ред. А. В. Брушлинского. М.: Изд-во ИП РАН, 1997