Степан Петрович Щипачев (3) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

953 Просмотра

Обсудить

Степан Петрович Щипачёв (26 декабря 1898 (7 января 1899), д. Щипачи, Камышловский уезд, Пермская губерния, Российская империя — 1 января 1980, Москва) — советский поэт, лауреат двух Сталинских премий (1949, 1951).

Степан Петрович Щипачев

В то далекое загляни-ка.
Там зверей и птиц голоса.
Земляникой да костяникой
в Зауралье полны леса.

Дружной стайкой идут ребята.
Рдеют ягоды в туеске.
Отпечатаны лунки пяток
между соснами на песке.

Семилетним да восьмилетним
нет и дела еще до забот.
Не бойчее других, не приметней,
в этой стайке парнишка идет...

В то далекое загляни-ка.
Вьется тропка, лесная гать.
Он с винтовкой в руках и с книгой —
людям счастье идет искать.

С добрым сердцем, открытым взглядом
он идет и идет сквозь года.
Рядом смерть проходила. И рядом
пострашней проходила беда...

Вспомнит это — и сердце стынет.
Пусть невзгоды встречал не один,
нелегко он пришел к вершине
неподкупных своих седин.

1961

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

ЭТО ИМЯ

На самый далекий остров,
на край любого материка —
сегодня дорога недалека.
О, если бы так же просто
слетать и в будущие века!
Туда, где мысль побывала,
туда, по ее следам,—
к неведомым перевалам.
Хоть раз побывать бы там:
в тех самых далеких, далеких
в самых туманных веках
с одним чемоданчиком легким
да с пылью на сапогах.
Я знаю, там все иное:
наверное, даже трава,
и светлое небо ночное,
пожалуй, узнал бы едва.
И, слушая возгласы, речи,
ни слова понять бы не смог
и молча, сутуля плечи,
ходил бы в толпе одинок.
Ходил бы, мрачнел от томленья
тем людям безвестный чудак.
И вдруг долетело бы: «Ленин!»
А это было бы так!
Я вздрогнул бы, это имя
услышав за далью веков,
и стало бы, как со своими,
мне с теми людьми легко.

1961

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

* * *

Не громок, не бросок мой стих,
но я не желаю иного.
От влюбчивых строчек моих
душой молодею снова.

Со мной и деревьев шум,
и звезды, и ливни, и травы.
Я воздухом этим дышу,
конечно, еще по праву.

Пускай все короче мой путь,
но сколько бы жить ни осталось,
рассудочной очень не будь
и ты, умудренная старость.

1962

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

* * *

Никто не минует тленья.
Всех вытопчет смерть, как цветы и траву.
Да здравствуют поколенья,
с которыми я на земле живу!

Едва ли, едва ли
какому народу другой земли
на плечи история взвалит
такое, что мы на плечах несли.

Да нам и сегодня рано,
отбросив заботы, шагать налегке,
когда от строительных кранов
идет напряженье по каждой строке.

1962

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

ПРОЩАНИЕ С ЗИМОЙ

Деревья в снегу, и в снегу дома.
Недели идут за неделями.
Мне грустно прощаться с тобою, зима:
с морозами и метелями.

Стояла, до ряби в глазах бела,
явив красоту свою пышную,
и в той красоте
не один замела
след жизни, как тропку лыжную.

Выть может, и я навсегда с такой
прощаюсь под звездами белыми.
Я снег твой до хруста сжимаю рукой,
не знаю, зачем это делаю.

1963

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

* * *

Застигнет беда,
пусть люди кругом,
людей не стыдятся —
плачут.
Но слезы,
которые льются тайком,
тех слез солонее,
которых не прячут.

1963

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

РОВЕСНИКУ

Гремела война, кровавя свой след,
размалывая нации, расы.
Революция... а тебе восемнадцать лет!
Как здорово это, как это прекрасно!
Все двигалось, пело. Флаги кругом.
На лицах как будто и не было хмури.
История дула еще ветерком,
еще ветерком, а не бурей.
Все было еще в наброске, вчерне.
Дворцы не дрожали еще от прикладов.
Но ты разобрался — на чьей стороне
в ряды становиться надо.
Не прятался после от пуль юнкеров,
что в Зимнем по лестницам пятились
в страхе.
Той ночью октябрьской дымом костров
шинель и обмотки твои пропахли.
Угадываю по твоей седине —
ты многое видел... Знаю, знаю:
ты юность далекую вспоминаешь
с самой историей наедине.

Есть мира огромность и дел огромность.
И каждому юноше в нашей стране
желаю,
чтоб к старости было что вспомнить.
Вот так же — с Историей наедине.

1963

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

СКВОЗЬ ВРЕМЯ

Я помню тот год, тот ноябрь ледяной,
тифозный... Кавалерийскую школу,
товарищей новых, что спали со мной
на топчанах карантинных голых.

Курсантская молодость, где она!
Хоть все еще многое памятью греем,
былинными стали те времена,
и только на карточках мы не стареем.

Жесток в Оренбурге мороз в декабре,
и часто тревогу в ночах морозных
горнист Омурбаев трубил во дворе,
киргизским лицом запрокинувшись
 к звездам.

Я помню и лето — горячий июль,
и степи, и конные наши лавы,
и те невеселые посвисты пуль,
моих одногодков, упавших в травы.

Не встали они с той кровавой травы
и ногу не вдели в свободное стремя,
но с карточек смотрят — смелы и правы,—
сурово и пристально смотрят сквозь время.

1963

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

ЛЕСОМ ХОЧУ НАДЫШАТЬСЯ

Лесом хочу надышаться,
вьюгами надышаться,
жизнь не напрасно прожить,
правды во всем держаться,
правдой одной дорожить.

Солнце — оно надо мною,
звезды — они надо мною.
Я и у них на виду.
В жизни не стороною —
главной дорогой иду.

Может, я сердцем мягок,
может, я словом мягок,
может, нет громкой строки,—
только под красным стягом
я не сбивался с ноги.

1963

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

ЛАДОНЬ

Ладонь
большая мужская.
Ее — отчетливы и грубы —
линии пересекают,
дороги твоей судьбы.

Она — от кирки и лопаты грубела,
на женской груди робела.

Ладонь — это жизни слепок,
годов пролетевших следы.
К воде наклонись,— вместе с небом
в нее зачерпнешь воды.

Она широка, пятипала.
Плывешь — рассекает реку.
В армейском строю прикипала
под знаменем красным к древку.

Она — чтобы гладить ребенка
с любовью, тревогой отца...
И чтобы пощечиной звонкой
обжечь подлеца.

Округлое, как планета,
покоится яблоко в ней.
Пускай же ладони этой
не будет на свете честней!

1963

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

ЗРЕНИЕ

 1

Известно не только якутам,
откуда зима идет.
В метели, в бураны укутан
Памир у звездных ворот.
На дальней какой-то планете,
где вряд ли гадают о нас,
и там по-земному ветер
снежком обдувает наст.

 2

Немыслимым было когда-то
увидеть незримого лик.
Ничтожней ничтожного атом
и, как мирозданье, велик.
Все зорче становится зренье.
Когда-нибудь лягут следы
от капли на ветке сирени
до самой туманной звезды.

Март 1964

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

ИЗБА

 Александру Яшину1

Изба как изба — над крышей труба.

Приметою
древнего быта
глядит тупорыло корыто.
Тяжелые чугуны
от сажи и дыма черны.
И, недосыпая ночи,
их надо ухватом ворочать.

Расписаны ставни, бревенчаты стены.
Невзрачен над крышею крестик
 антенны.
Но в тесной избе с голубого экрана
шумят океаны, волнуются страны,
мелькают знамена, горнисты трубят...

Изба и такою узнала себя.
Ей старое спится, ей новое снится.
Стоит телевизор под самой божницей.

Февраль 1965

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

МЕТЕОРИТ

Метеорит, метеорит.
Откуда он родом — не говорит.
Лежит перед нами железисто-гладкий,
неведомый гость из туманных галактик
осколок погибшей какой-то планеты,
какой — мирозданье забыло приметы.
На черный кусок я гляжу молчаливо.
Неужто от взрыва, неужто от взрыва?..
Гляжу, и про многое метеорит
на темном своем языке говорит.

1965

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

Я — ЖЕЛЕЗО

Ну что ж, я железо простое.
но люди-то знают, чего я стою.
Гордясь первозданной своей чистотою,
и я понимаю, чего я стою.
Не думайте только — я к славе не лезу.
На что она, слава, железу?
Хотя без меня — элемента в таблице,—
возможно, и жизнь не могла бы продлиться.
На крыши, на темную кромку леса
навалятся звезды — все станет белесо.
В них людям сверкаю и я, железо.
Скажу откровенно, мне вовсе не лестно,
что канцлер какой-то в одной стране
за твердость был прозван Железным.
Чего его вдруг приплели ко мне?
За твердость? Но только ли твердость одна,
в моих молекулах заключена?
Кому неизвестна и мягкость железа:
меня и холодное вяжут узлом,
о землю на пахоте белят до блеска,
пытают на гибкость, а не на излом.
Я только железо. Но знаю: броня
бронею не стала бы без меня.
Есть где-то руда. Пусть еще не открыта,
и место глухое тайга сторожит,
но, чуткая от моего магнита,
на компасе синяя стрелка дрожит.
Гвоздем или рельсой — я выдержу службу.
Готово под молот спокойно лечь.
Вот только б от ржавчины равнодушной
мне душу свою уберечь.

1965

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

ПОСЛЕ ДУЭЛИ

Не знаю, как опишу
тот вечер, тот страшный июльский вечер?..
Ревела гроза у горы Машук,
и ливень был молниями просвечен.
Фуражка Лермонтова на траве
лежала, наполненная водою...
Сутулясь, гора уж не первый век
стоит, омраченная той бедою.

1966

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.

ПОЭТЫ

Я хотел бы ходить
по дорогам времен,
как по нашей стране
из района в район.

Я хотел бы ходить
и в дожди и в снег,
как из города в город —
из века в век.

Петербургская стынь,
петербургская стынь.
Над замерзшей Невою
горбаты мосты.

Пушкин1 полднем белесым
на санках — туда,
где поземка метет
и вокруг ни следа.

К Черной речке
вплотную придвинулся лес.
Я б не выдержал,
кинулся наперерез.

Я кричал бы,
повиснув на морде коня:
«Ради бога,
послушайте, Пушкин, меня!

Поверните назад,
поверните назад!
Распахните в века
голубые глаза!

Честь поэта?
Она перед нами чиста,
словно утренняя
звезда».

Петербург.
Над замерзшей Невою мосты.
Я простился бы с ним
в ту январскую стынь.

Я пошел и туда бы
с котомкой — пешком,
где латынь
разговорным была языком.

Я бы в Риме
по пыльным ходил площадям,
чтоб с беспечным Овидием
встретиться там.

Я сказал бы ему:
«Сторонитесь двора!
Не к добру парусами
играют ветра.

Император жесток.
На чужбине суровой
вы окончите жизнь
под неласковым кровом».

Я покинул бы скоро
истории дали,
не успев износить
даже пары сандалий.

Я вернулся бы снова
в двадцатый наш век,
где капель,
где последний рыхлеющий снег.

Чтобы где-то
в апрельскую синюю мглу
за подснежники
мелочь платить на углу.

Если б как-то узнать
в те минуты я мог,
что вот-вот Маяковский2
нажмет на курок,

я б ворвался к нему
телефонным звонком,
хоть с поэтом
я лично и не был знаком.

Я и в завтрашний век
заглянуть бы хотел,
оторвавшись на срок
от сегодняшних дел.

Там я так бы заканчивал
каждую речь:
«Уж хоть вы-то учитесь
поэтов беречь!»

1966

Степан Щипачев. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.