МИФОЛОГИЯ (15)

Офион – божественный змей, овладевший океанидой Евриномой; последняя родила от Офиона мировое яйцо, из которого вышли солнце, луна, планеты, звезды, земля, горы, деревья и живые существа. Упоминание о мировом яйце – явный отзвук западносемитских (финикийских) и египетских мифов, оказавших значительное влияние на космогонию и теогонию орфиков.

Кроме того, орфическая традиция выделяла среди божеств Эрота, представляя его всевластной мировой силой: отсюда его прозвища Фанет («явленный»), Фаэтон («сияющий»), Протогон («перворожденный») и др. Гесиод называл Эрота в числе четырех космических начал:

Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,
Сумрачный Тартар, в земных залегающий недрах глубоких,
И, между вечными всеми богами прекраснейший, – Эрос.
Сладкоистомный – у всех он богов и людей земнородных
Душу в груди покоряет и всех рассужденья лишает.

Представление об изначальном Хаосе, возникновение из Хаоса первобожества, вселенский пожар, абстрактные первоначала миротворения – очевидно, что греческая мифология заимствовала эти элементы из мифологий восточных народов. Как выразился современный исследователь, греки «лишь слегка видоизменили и расцветили восточную традицию, но сделали это столь талантливо, что многократно превзошли первоисточник».

Что касается мифологии римской (и ее этрусской и италийской предшественниц), в ней мифов о миротворении не сохранилось, если не считать содержащегося в комментариях Сервия и Макробия к «Энеиде» упоминания о том, что двуликий бог Янус некогда мыслился как первобытный хаос, из которого возникло все живое. Эту версию мифа приводит и Овидий в «Фастах»:

Хаосом звали меня в старину (я древнего рода),

Слушай, какие дела прошлых веков я спою.

Светлый сей воздух кругом и все вещества остальные –

Пламя, вода и земля были одним веществом.

Но разлучил их раздор, и они разделили владенья,

А разделивши, ушли каждое в область свою.

Пламя взлетело наверх, растекся поблизости воздух,

А посредине нашли место земля и вода.

Я же, сгустившийся в шар и безликою бывший громадой,

Всем своим существом богу подобен я стал.

Ныне же, малый храня былого подобия образ,

Сзади и спереди я виден единым лицом.

Знай же причину еще моего такового обличья,

Чтоб хорошенько понять, в чем состоит мой удел.

Все, что ты видишь, – земля, небеса и моря, и туманы –

Власти моей подлежит, крепко я это держу.

Все это я сторожу один на пространстве вселенной,

Круговращеньем всего мира заведую я.

Если желаю я Мир из‑под мирного выпустить крова, –

Невозбранимо по всем он растечется путям;

Но переполнится все в смятенье тлетворною кровью,

Если рванется Война из‑под тяжелых замков.

Кроткие Оры при мне вратами ведают неба,

Даже владыке богов вход я и выход даю.

Янус поэтому я.

Впрочем, миф о Янусе‑миротворце в других римских источниках, сохранившихся до наших дней, не зафиксирован. Вероятно, у этого обстоятельства, помимо причин объективных (далеко не все мифы уцелели в круговороте времени), есть и две субъективные: во‑первых, римляне сравнительно рано переняли греческие мифологические представления, в том числе и олимпийский миф творения; во‑вторых, в римской мифологии уже в республиканский период истории Рима центральным космогоническим актом стало основание самого Вечного города. 

Любопытным «продолжением» античного космогонического мифа является сюжет о сотворении мира из тела первосущества (первобожества). Этот сюжет имеет несомненную индоевропейскую основу, что подтверждается его присутствием и в иранской, и в скандинавской, и в индийской мифологиях и в мифологических системах других индоевропейских народов. В частности, в индийской «Ригведе» рассказывается о жертвоприношении первочеловека Пуруши, которого расчленили на составные части, а из последних возникли основные элементы социальной и космической организации: глаз Пуруши стал солнцем, дыхание – ветром, пуп – воздушным пространством, голова – небом, ноги – землей, уши – сторонами света; кроме того, изо рта Пуруши произошли брахманы, то есть жрецы, из рук – кшатрии, или воины, из бедер – вайшьи, или земледельцы, а из ног – шудры, иначе «неприкасаемые», низшая индийская каста.

В ведийском гимне Пуруше говорится, что из тела первочеловека,

Из этой жертвы, полностью принесенной,

Было собрано крапчатое жертвенное масло.

Он сделал из него животных, обитающих в воздухе,

В лесу и (тех), что в деревне.

Из этой жертвы, полностью принесенной,

Гимны и напевы родились,

Стихотворные размеры родились из нее,

Ритуальная формула из нее родилась.

Из нее кони родились

И все те (животные), у которых два ряда зубов;

Быки родились из нее,

Из нее родились козы и овцы.

Согласно иранской «Авесте», первочеловек Йима был распилен пополам, и из его тела был сотворен мир. В скандинавской мифологии мир создается из тела первосущества Имира:

из подмышек Имира, а также от трения его ног родились инеистые великаны, а

Из мяса Имира

сделаны земли,

из косточек – горы,

небо из черепа

льдистого йотуна,

из крови – море.

Из крови убитого Имира, согласно «Младшей Эдде», возник мировой океан, а из мозга инеистого великана боги сотворили облака.

Греческая теогония не упоминает о принесении первосущества в жертву, однако в орфическом гимне Зевсу находим «наложение» образа бога богов на образ первосущества‑жертвы:

Зевс – владыка и царь, Зевс – всех прародитель единый.

Стала единая власть и бог‑мироправец великий,

Царское тело одно, и в нем все это кружится:

Огнь и вода, земля и эфир и Ночь со Денницей,

Метис‑первородитель и Эрос многоукладный –

Все это в теле великом покоится ныне Зевеса.

В образе зримы его голова и лик велелепный

Неба, блестящего ярко, окрест же – власы золотые

Звезд в мерцающем свете, дивной красы, воспарили.

Бычьи с обеих сторон воздел он рога золотые –

Запад вкупе с Востоком, богов небесных дороги.

Очи – Солнце с Луной, противогрядущею Солнцу.

Царский же ум неложный его – в нетленном эфире,

Коим слышит он все и коим все замечает…

Тела же образ таков: осиянно оно, безгранично,

Неуязвимо, бездрожно, с могучими членами, мощно.

Сделались плечи и грудь, и спина широкая бога

Воздухом широкосильным, из плеч же крылья прозябли,

Коими всюду летает. Священным сделались чревом

Гея, всеобщая мать, и гор крутые вершины.

В пахе прибой громыхает морской, тяжелогремящий,

Ноги – корни земли, глубоко залегшие в недрах…

У нас белый вольный свет зачался от суда Божия;

Солнце красное от лица Божьего

Самого Христа Царя небесного;

Млад светел месяц от грудей его;

Звезды частые от риз Божьих;

Ночи темные от дум Господних;

Зори утрени от очей Господних;

Ветры буйные от Свята Духа;

У нас ум‑разум самого Христа,

Самого Христа Царя небесного;

Наши помыслы от облак небесных;

Кости крепки от камени;

Телеса наши от сырой земли;

Кровь‑руда наша от черна моря…

Русский религиозный философ Г.П. Федотов в связи с этим фрагментом «Голубиной книги» замечал: «Стих не дерзает говорить о теле, о костях Божиих и отказывается ставить вопросы о происхождении земли, моря и гор (камней). Ответы на эти вопросы легко угадываются; они становятся ясны по аналогии с происхождением тела Адамова. Но певец умалчивает о них, думается, по требованию религиозного целомудрия, подавляя в себе естественный интерес к космологии матери‑земли».