ЭРОС И ПОЛ 6

100729 Просмотров

ЭРОС И ПОЛ
( 7 | 6 | 5 | 4 | 3 | 2 | 1 )

8. ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКАЯ

Слабость полового духа в мужчине создаёт ещё одно препятствие на пути к устойчивому целосущностному слиянию в половой любви. Есть тип мужчин, которых даже в подлинной половой любви смущает «антиэстетичность» телесного соития. Причём особенно показателен момент себялюбивой эго-центричности такого эстетства, навязчивой оглядки на себя. Мужчина скорее оскорбляем своим собственным видом и поведением, чем видом и поведением женщины. Очень часто он с готовностью принимает с её стороны такие телесные проявления, на которые не готов идти сам. Более того, мужчина может желать от женщины сексуальной раскованности, с удовольствием принимать эту раскованность, пользоваться ею и в то же время презирать женщину за это, даже питать к ней физическое отвращение. Любопытно, что такой спонтанный протест мужчины против отталкивающей, как ему представляется, животности чувственных проявлений может встречаться как у мужчин примитивных, сексуально неразвитых, так и у мужчин с развитой сексуальностью. Из эго-центрического эстетизма мужчины родилась вошедшая в поговорку пошлость: «Женщина должна быть в жизни другом, в доме хозяйкой, а в постели... шлюхой». Это означает, что мужчины, в большинстве своём шарахающиеся от самой идеи соединить свою жизнь с проституткой, желают иметь на супружеском ложе именно проститутку, то есть женщину, профессионально владеющую ремеслом сексуального удовлетворения. На большей глубине это означает, что сама телесная активность женщины имеет для мужчины не столько духовно-душевный смысл целостного полового акта, сколько специфический «смысл» акта сексуального. В технике телесного соития, которое для них чаще всего есть акт сексуальный, определённого рода мужчины остро чувствуют нечистоту, оскорбительное сходство с животным, даже переживают страдание расчеловечивания, и здесь скрыта глубокая правда падшести человека... падшести, в которой он сам себе несносен. У Томаса Манна в романе «Иосиф и его братья» есть очень тонкое наблюдение на эту тему. Когда жена Потифара приказывает молодому Иосифу войти в её покой и непреклонно требует от него телесной близости, а он, используя всю свою тонкую дипломатичность и ум, старается отговорить её от её страстного намеренья, его плоть вдруг перестаёт ему повиноваться: «... под возражения женщины, под её высказанные и невысказанные возражения, его плоть восставала против его духа, и, произнося самые складные и самые умные речи, он превращался в осла; а это потрясающее противоречие... разглагольствующая мудрость, которая безжалостно уличена во лжи плотью и предстаёт в обличье осла» [12]. Дело здесь даже не в конкретной ситуации манновского повествования, а в том оскорбительном образе, который применил писатель для выражения эго-истической самочинности падшей плоти, игнорирующей протесты духа. Манн был очень мужчиной и очень эстетом, он сказал какую-то очень болезненную правду о самоощущении определённого типа мужчин в телесной стихии пола. Но слишком острое ощущение себя как падшего, отталкивающе звероподобного, антиэстетического – это как раз и есть в мужчине проявление слабости полового духа. Бердяев, например, с присущим ему радикализмом говорил, что половой акт вообще невозможно пережить эстетически. В этом он тоже был очень... может быть, слишком мужчиной. Действительно, в сексуальном возбуждении и в акте телесного соития с женщиной мужчина может напоминать самому себе животное, и происходит это потому, что в дробности сексуального акта он не способен стать целостно духовным, не в состоянии до конца отрешиться от эго-изма и себялюбия, от оглядки на себя. Мужчина слишком озабочен собой, берёт больше чем отдаёт, не может чувствовать себя творцом, ибо завет всякого творчества – дание бытию. У мужчины может быть сколько угодно дерзости в технике сексуального акта, но ему недостаёт духовного дерзновения для целостного полового акта, потому что половой акт в отличие от акта сексуального охватывает всё духовно-душевно-телесное существо человека, а не только его гениталии. В сексуальном акте эрогенные зоны частичны и потребляют, в акте половом весь человек становится эрогенной зоной, целостным генератором и реципиентом Эроса как высшего бытия. Мужчине не хватает способности интегрирующего одухотворения, он слишком погружен в раздробленный «реализм» падшей природы. У Сиорана читаем: «Возьмём, например, любовь: можно ли придумать более благородное излияние чувств, в котором не заподозришь ничего низкого? Её трепет соперничает с музыкой, спорит со слезами одиночества и экстаза: это нечто возвышенное, но возвышенное, неотделимое от мочевыводящих путей; это мистическое исступление, соседствующее с испражнениями; это небо внутренней секреции, святость, осеняющая телесные отверстия… Достаточно секунды внимания, чтобы это опьянение отбросило вас в физиологические нечистоты; достаточно мига утомления, чтобы констатировать, что от любого любовного пыла остаётся только немного вещества, похожего на сопли. … Невозможно в одно и то же время и любить, и осознавать, чтобы любовь не пострадала от этого и не исчезла, ощутив на себе взоры рассудка» 26, с. 123]. Травматичность эстетической проблемы взрывообразно вырывается здесь наружу. Отторжение граничит с цинизмом. Вся тяжесть «непроизвольно выросшего тела» и возмущающей душу самопроизвольности рефлекторных телесных проявлений ложится неподъёмным камнем на существо, половой дух которого слаб, которое не способно расплавиться и целиком изойти в Эрос, которое сохраняет элемент холодного соглядания за самим собой и терзается в этой духовной коллизии под бездуховными «взорами рассудка». Танатический лёд рацио угашает эротический огонь, смораживает и раскалывает… расщепляет личность мужчины в половой любви. Всё это может относиться и к женщине, но поскольку мы говорим о Любви, а не о ремесле проститутки, сказанное главным образом характеризует всё-таки мужчину. Само половое чувство мужчины менее глубоко и цельно чем у женщины, более дробно и поверхностно, более низко по духовной температуре. Мы даже рискнём утверждать, что мужчины, совершенно не имеющие в телесной близости с женщиной эстетической проблемы, действительно находятся в состояниях более животных, чем человеческих. Женщина, которая значительно больше внимания уделяет своей наружности, парадоксальным образом значительно меньше подвержена такому половому эстетству. Здесь вроде бы напрашивается возражение, что и женщина, не имеющая эстетической проблемы в плотском соитии, ближе к природе, к животному. Но всё как раз наоборот. Женщина в телесном соитии с мужчиной как раз более духовно-целостна, менее плотски-дробна. В целостности телесного акта половой любви она не ближе, а дальше от животной природы, чем мужчина в телесности частичного сексуального акта. Душевно-духовная ангажированность женщины в телесном соитии так велика и целостна, что её значительно реже могут посетить оскорбительные ассоциации с животным. Она менее самолюбива, менее остранена, её цель неизмеримо выше цели мужской. При этом ни целью мужчины ни целью женщины в любовном (но именно в любовном!) телесном соитии не является зачатие. Но даже и в любовном соитии цель мужчины чаще – эго-истическое сексуальное наслаждение, насыщение собственной плоти, а цель женщины – душевно-духовное наслаждение от целосущностного слияния двух в единое бытие, во плоть едину. Нельзя, однако, думать, что женщине совершенно незнакомо это угнетающее ощущение «антиэстетичности» телесного соития. И женщина есть существо падшее, и её мучает прòклятость плоти мира. Но женщина меньше уязвима плотской «антиэстетичностью» соития именно потому, что вся она в этот момент больше в огненном духе пола, чем в дробности автономной плоти, менее холодна и скептична, более расплавлена и больше диффузирует в мужчину. Женщина больше верит в возможность невозможного, в обретение целостного эротического бытия в половом союзе с мужчиной, её телесный акт есть действительно и в полном смысле слова половой акт. Мужчина же остаётся более трезв, он не верит в невозможное, он более скептичен («реалистичен»), продолжает наблюдать себя и всё происходящее со стороны, – и происходит это от его неспособности цело-сущностно, то есть до конца, без остатка проникнуться духом пола. Половой дух его не так горяч, не достигает температур целосущностного расплавления и диффузии. Брамс мог сочинять музыку, рыдая и разрывая на себе одежду, но сомнительно, что подобное самозабвение могло бы овладеть им в обладании женщиной. Волшебные звуки рояля были для него реальностью в такой же мере, как сама жизнь. Здесь его вера и накал Эроса в нём достигали высшей точки, кайроса, то есть целосущностно (насколько это вообще возможно для падшего человека в падшем мире) вбирали его в дух.

9. СУБЛИМАЦИЯ ?

Половые переживания у мужчины нетерпеливей, но мельче, стремительней, но поверхностней, острей, но короче чем у женщины. Мужчина призван к сублимации в творчестве иных ценностей именно потому, что почти не может сублимировать непосредственное половое чувство. Сублимировать непосредственное половое чувство?!... Здесь, по-видимому, неизбежен встречный вопрос: но ведь сублимируют как раз именно от полового чувства во что-то «высшее», иное?... Так-то оно так, да только это мужская сторона проблемы, мужская постановка вопроса. Сама идея сублимации есть лишь понятийное выражение потребности мужчины преодолеть слабость своего полового духа. Парадоксально именно в половой любви мужчина не может быть полноценным половым существом, целостным излучателем половой энергии творчества. Он не может целиком отдать полу свою духовно-эротическую энергию. Чтобы полностью активизировать духовную энергию Эроса, мужчина должен её сублимировать. Здесь вспоминается мысль Бердяева о половой энергии, как едином эротическом источнике всех творческих энергий. Это также указывает на верность бердяевской догадки о том, что пол есть пол-овинчатость, разорванность, что грехопадение разрушило какую-то таинственную первотварную целостность, разбило целостный Эрос как единый сосуд духовно-творческой энергии, дарованный Богом тварному бытию. Целостный Эрос раскололся на эротику двух пол-овин, двух полов. И по-видимому раскололся неравномерно. Мужчина оказался меньше, слабее в непосредственном творческом духе пола, но больше, сильнее в творчестве иных ценностей. Женщина оказалась меньше, слабее в творчестве иных ценностей, но осталась ближе к непосредственному духу пола, в духе пола оказалась больше, сильнее, цельнее. Можно предположить, что в мужчине, в Адаме, осталась незажившей рана, нанесённая ему женщиной, Евой, которая, собственно и совлекла его в грехопадение. В женщине же осталось непреодолённым некоторое презрение к Адаму, как более слабому, не воспрепятствовавшему ей в её соблазне. Как бы то ни было, женщина в отличие от мужчины, выражаясь языком современных понятий, сохранила способность сублимировать непосредственное половое чувство, сублимировать прямую энергию пола в Любовь. Её половая энергия в меньшей степени есть дробная сексуальность, в большей степени есть целостный Эрос. Она меньше нуждается в ином. До чего мужчина возвышается в творчестве иных ценностей, то женщина стяжает в сотворении высшей ценности половой любви. Женская Любовь сама в себе есть уже сублимация, преображение в иное, возвышающий духовно-творческий акт и если и не достижение целостности первотварного Эроса, то достижение духовного-творческого пика, насколько он вообще достижим для падшего человека. Это и есть истинная духовная высота женщины. Здесь же и трагическая точка пола. В чем-то самом главном мужчина и женщина трагически не понимают друг друга.

10. ВЗРЫВ И ВЗЛЁТ

Для женщины телесное соитие в Любви – это взрыв и взлёт. В телесном соитии она способна достигать такого расплавления и просветления, такой близости к Богу, какая при известной доле условности сравнима лишь с достижениями музыкантов-романтиков на пиках их творческих вдохновений. Собственно, это и есть кайрос. Взрыв и взлёт. Ну а что такое взрыв?... Когда взрыв бомбы перемешивает землю с небом, людей с машинами, плоть с железом – какая уж тут отстранённость, какой разговор об эстетичности и неэстетичности, вообще об эстетике. Это потом, после взрыва, по обрывкам и обломкам, по разорванным кускам тел бродит эстетика и корчится от кошмарной антиэстетичности зрелища. Любопытно, что некоторым людям, как женщинам, так и мужчинам, и половая любовь в её высших взлётах, и романтическая поэзия и в особенности романтическая музыка, представляются деструктивными, разрушающими человека и потому предосудительными. Это неправильная транскрипция правильной духовной интуиции. Действительно, потрясения человечности, связанные с духовными взлётами в половой любви, как и в переживании великих творений романтического гения, столь велики, что они порой ставят человека на грань его психических и душевных сил. Кайрос в этом мире мучителен, иногда трудно переносим. Достигая кайросов человек ощущает границы возможностей, его душат рыдания, его душа готова вырваться из тела, сердце готово разорваться. В переживании кайроса человек становится тесен сам себе. И ему может показаться, что такие взлёты, такие накалы губительны, что они разрушают. Они действительно разрушают, но разрушают они не человека, а его падшую плоть, не душу, а ту коросту грубой вещественности, которая сковала душу по грехопадении. В накалах предельных переживаний, в кайросах, человек начинает ощущать свою огненную и бессмертную первосущность. М. Бубер приводит очень поэтическую и проникновенную фразу Гегеля из его заметки «Дух христианства и его судьба»: «… в каждом человеке есть свет и жизнь, он принадлежит этому свету; и он не освещается светом, как тёмное тело, которое всего лишь отражает чужой блеск, а воспламеняется его собственное огненное вещество и становится его собственным пламенем» [3, с.25]. Пламя это не только озаряет, оно и обжигает. Но именно в эти «моменты» человек начинает полной грудью дышать эротическим духом, Божественным «дыханием жизни». Высшие накалы половой любви (отнюдь не всегда и не непременно связанные с телесным соитием!), равно как и высшие накалы переживаний романтического гения на мгновение освобождают человека, вырывают его из узилища времени-к-смерти, возносят в вечность, но нервная система и психика, – индикаторы состояния падшей плоти, – испытывают при этом страшные перегрузки, они слепнут от света и содрогаются от ожога. Вагнер гениально пережил и выразил в «ТРИСТАНЕ И ИЗОЛЬДЕ» эту охваченность эротическим вихрем половой любви, когда влюблённые могут даже желать себе смерти, ибо чувствуют, что мир не примет, не вместит их Любви. Воистину дух человеческий в плену! Он стремится к возможно более высоким накалам, ищет освобождающих кайросов, а плоть их боятся, ибо под воздействием таких предельных переживаний на человеке в буквальном смысле трещат «ризы кожаны», данные ему Богом для жизни в падшем мире. Но как ни сильны эти предельные накалы переживаний, как ни высоки взлёты кайросов, они не могут удержаться, не могут решительно освободить человека, не могут окончательно вырвать его из «кожаных риз». Истинно сказано, что «тление не наследует нетления»! Не пройдя через смерть, не сбросив коросту грубой вещественности, не освободившись от «кожаных риз» тленной плоти, не может человек целостно войти в вечность. И потому когда кайротические «моменты» предельных накалов, проходят, он с ещё большей мучительностью ощущает на себе давило времени-К-смерти, ещё теснее сдавливают его охранительные «кожаные ризы» плоти. Нужно мужество, чтобы, несмотря на всю травматичность духовных взлётов, продолжать искать их и желать их, не отступать перед предельными накалами кайросов. Нужно мужество, чтобы вопреки грустной неизбежности остывания признать, что не эта охлажденная во времени грубая вещественность, а та краткая пронзительная огненность была истинной высшей жизнью. В телесном соитии Любви женщина неизмеримо больше чем мужчина способна на потрясение, взлёт и духовно-душевно-телесную диффузию, то есть на такую предельность переживания половой любви, при которой уже нет места никакой эстетике и антиэстетике в её привычных охлаждённых значениях. Любящая женщина способна всей сущностью своей войти в телесное соитие. Мужчина же – не только в прелюдии, но и в кульминации соития... в самом оргазме – всегда, или почти всегда немножечко «со стороны», немножечко «потом», немножечко «уже после взрыва». Мужчина – почти всегда немножечко сторонний, и «боковым зрением» стороннего наблюдает антиэстетизм падшей плоти. Мужчина почти никогда не бывает весь во взрыве и взлёте, он чаще, чем женщина, несвободен от бездуховности сексуального акта, не способен изойти целосущностно в соитие, сделать его целостно половым, хотя и добивается телесного соития жадно и нетерпеливо. В непосредственном своём влечении мужчина домогается того, на что в результате оказывается неспособен – на целосущностное расплавление, на полную диффузию, на взрыв. Острота и краткость мужского оргазма не должны здесь вводить в заблуждение... это всё не имеет отношения ко взрыву. В половой любви взрыв – это не краткое, это перемена качества... именно расплавление и пребывание в ином качестве, в качестве слиянности. Это кайрос, это раскрытие каких-то иных горизонтов. Женщины иногда рассказывают мужчинам о большей продолжительности своего оргазма, об инакости своих переживаний телесного соития. Редкие мужчины с более женственными душами (с выраженным элементом «Ж» по всё той же классификации Вейнингера), могут порой в воображениях сублимационного творчества поймать и запечатлеть некий смутный образ чего-то, совсем не похожего на тривиальный сексуальный акт, чего-то иного, как, например: «За этой женщиной маячило волшебное будущее — родство душ, общие вдохновения, взаимность молчаний, стремительные разговоры взглядов и… близость, волнующая близость… без пота и побоища, без тяжких горно-обогатительных работ, без грохота отбойных молотков и скрежета зубовного, — близость почти тишины и почти бездвижия, близость тонкого пламени и пластично оседающей свечи, легко соединяющихся в озерце горячей полупрозрачной материи. За этой женщиной возникал медленный, неотвратимый, как судьба, Рахманинов...» [11, с. 277]. В сущности это не вполне мужское воображение и вообще не типично мужской разговор. Не мужской потому, что в процитированном отрывке ищет выражения не бессущностная механика сексуального акта, а образ именно сущности, реализованного духовного смысла половой любви, иного качества, инобытия. Это инобытие есть бытие слиянное и преображающее, которое мы и называем плотью единой. Мужчина же традиционно гордится как раз бессущностным – животной гордостью гениталий, то есть материальной внушительностью своей автономной эго-истической плоти, выносливостью, победоносной спортивностью, способностью быть физически неутомимым в механике сексуального акта, в коллекционировании оргазмов. Надо, однако, признать, что и нетипичный мужчина, мужчина с относительно более женственной душой, плоть едину способен (если вообще способен!?) скорее вообразить, чем пережить. Мужчина скорей способен сублимационно, то есть художественно, восуществить образ плоти единой, чем сотворить плоть едину как живую жизнь – на это способна именно женщина. Для женщины ещё до рождения ребёнка и, мы рискнём утверждать, независимо от рождения ребёнка, плоть едина может становиться прямой духовной реальностью половой любви. Для мужчины же плоть едина, даже если и возникает в сублимационных вдохновениях, в телесности остаётся образом чаще всего утопическим. Однако такая утопичность небесполезна для мужского рода. Она может (могла бы) приблизить мужчину к пониманию того, чего ищет, к чему стремится женщина в половой любви и конкретно в акте телесного соития, прояснить ему его собственную духовную слабость, ибо он – мужчина – как правило, даже не ищет, даже не стремится ни к чему подобному. Не стремится, не ищет... но может (мог бы!) с бòльшим пониманием выслушать откровенные признания женщины, её жалобы, и не мешать, а в лучшем случае посильно (но не физической силой и упорством, а душевно-духовной ангажированностью, то есть не сексуальной, а духовной потенцией) помочь ей в этих запредельных для него переживаниях, в со-творении той высшей ценности, которую сам он творить почти не в силах. Возможно, что в оргазме женщины больше от оргазма теургического, целосущностного, от утерянной райской способности сотворять чудо. Нам думается, за редчайшими исключениями только женщина способна достигать этого, то есть – творить это до некоторой степени чудо половой любви. Потому и неэстетичность телесного совокупления значительно меньше проблема для женщины, потому и сосредоточенность её на телесной близости больше, дольше...

11. ПРОБЛЕМА «МАТЕРИАЛА»

Если у женщины нет столь выраженной, как у мужчины, эстетической проблемы в половой любви, то у неё есть куда более тяжелая проблема «материала». Женщина всей жизнью зависит от избранного «материала», ибо ни в каком ином «материале» не может воплотить, восуществить верховную ценность половой любви, к творчеству которой призвана. Проблема «материала» для женщины есть проблема целоличностная, а не ремесленная, духовно-душевная, а не сексуальная. И эта проблема куда более трудно разрешима, чем проблема поиска качественного камня для скульптора. Чтобы сотворить произведение половой любви, женщина должна обязательно любить свой «материал», она должна любить избранного мужчину. Отдавая свою Любовь, она отдаёт не одно тело и не мастерство только своё, а всю себя. В Любви она избирает не частную сексуальную «пригодность», а целосущностное качество, вернее, даже не избирает, а скорее доверяется Любовью, возлагает свою веру на целосущностную человечность любимого. Замена «материала» связана для женщины с драмой, с тектоническим разломом судьбы, с катастрофой. Существует такая проблема и у мужчины, но у него она чаще всего не чревата катастрофизмом, хотя может сильно потрясти судьбу. Мы думаем, что мужчина, за исключением самых редких случаев, не вкладывает в половую любовь так много как женщина. Он легче идёт на замену «материала», более того, даже не имея намеренья за/менять, легко из/меняет избранному. Он всегда больше потребитель, не связывает свою творческую состоятельность с целосущностной уникальностью женщины, которую избирает. У мужчины в половой стихии, как правило, всё поверхностней и слабей. По слабости своего полового духа мужчина всегда дальше от идеи небесного брака. Женщина совершает половое избрание в гораздо большем чувстве ответственности перед вечностью, чем мужчина, более подвластный в своих избраниях временным сексуальным влечениям. Потому ему так нужны замены (измены). Женщина в половой любви религиознее мужчины, глубже, ответственнее перед Богом за своё избрание, даже если эта религиозность в ней бессознательна. Мужчина и в грехопадении-то играет ведòмую, а не ведущую роль... роль слабого... сначала подчинённого и подчиняющегося, а потом жалующегося: «И воззвал Господь Бог к Адаму... не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева и я ел» [2, Быт. 3, 9, 12].

Теги

ПРОБЛЕМА «МАТЕРИАЛА», ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКАЯ, Эрос и пол, сублимация, ВЗРЫВ И ВЗЛЁТ

Похожие материалы